Во второй раз мне пришлось там побывать немного позже.

Мадлен не то чтобы была мне особенно благодарна, когда я везла ее, больную, домой. Сев в машину, она швырнула мне банковскую карту и велела залить полный бак на заправке за углом. Топливо практически закончилось, и она сообщила, что на следующий день перед работой у нее не будет времени заправиться. Она предполагала, что ее просьба меня расстроит, поэтому я постаралась, чтобы выражение моего лица всецело соответствовало ее ожиданиям, хотя на самом деле была очень собой довольна. Значит, не зря я утром хлебнула бензина, который мне пришлось высосать из ее бака. Хотя я сразу его выплюнула, привкус нефти во рту преследовал меня целый день. Этому трюку я научилась еще в детстве, когда чистила школьный аквариум.

– Перед другими можешь корчить из себя Флоренс Найтингейл[11] сколько угодно, но передо мной не надо, – проворчала она, медленно поднимаясь по лестнице и преодолевая ступеньку за ступенькой.

На середине остановилась и посмотрела на меня. Ее жирное круглое лицо озарилось улыбкой. Мадлен всегда прекрасно умела говорить, но те слова, которые она произнесла в мой адрес в тот день, еще долго стояли у меня в ушах.

– Не забывай, Эмбер, я вижу тебя насквозь. Ты ленивая тупица, как и все ваше поколение. И в силу этого не способна чего-либо добиться.

После этого она отвернулась, продолжила свое восхождение по лестнице, когда-то мне хорошо знакомой. За двадцать пять лет дом изменился до неузнаваемости – да и как иначе? – однако новая лестница располагалась в том же самом месте, и стоило мне повернуть вправо голову, как перед мысленным взором тут же вставала Клэр, поворачивающая конфорки газовой плиты. После смерти родителей его должна была унаследовать она, Буся наверняка хотела бы именно этого, но в дело вмешалась ее крестная мать, Мадлен Фрост, и в итоге Клэр не получила ни пенни.

Я думала о словах Мадлен, когда заправляла машину. И когда дополнительно купила две канистры, также их наполнила и поставила в багажник. Я думала о словах Мадлен, когда расплачивалась ее кредиткой, а потом протирала салфеткой руль и все, к чему могла прикасаться в ее автомобиле.

Когда мы с Полом проходим мимо улицы, на которой живет Мадлен, я поворачиваюсь и быстрым взглядом окидываю ее дом. И только в этот момент впервые понимаю, что он ничем не отличается от других. Какая-нибудь семья могла бы отмечать сейчас в нем Рождество: играть в игры, дергать за веревочки хлопушки, совместно творя общие воспоминания. Там могли собраться дети, внуки, собаки или кошки, могли царить веселье и шум. Все это могло быть, но я знала точно, что сейчас там все по-другому. Там находился один-единственный человек. Мрачный, одинокий, жалкий и глубоко испорченный человек. И любили его только совершенно незнакомые люди, верившие в персонажа, вещавшего для них по радио. В этом доме сидит женщина, по которой никто не будет скучать.

Четверг, 7 января 1993 года

Дорогой Дневник,

Сегодня были похороны. Они были какие-то странные, потому что народу пришло мало, и было совсем не похоже на похороны, которые показывают по телевизору. Тетю Мадлен тоже позвали, но она не пришла. Кроме нее, у меня больше не осталось родственников, но я даже не знаю, как она выглядит. Ну и ладно. Теперь у меня новая семья. Я заплакала, когда увидела гробы, потому что я знаю, что так нужно, но я не скучаю по маме с папой. Хорошо, что их больше нет, без них всем только лучше. После пожара я поселилась в доме Тэйлор, и все было просто отлично. Как будто вся моя прошлая жизнь была одной сплошной ошибкой, как будто я на самом деле должна была родиться в этой семье. Единственное, из-за чего я плачу искренне, это из-за того, что я никогда больше не смогу вернуться в Бусин дом. Я не могу сидеть в ее любимом кресле и спать в ее постели. Все, что у меня от нее осталось, находилось в том доме. Говорят, все, что уцелело в пожаре, досталось тете Мадлен.

В доме Тэйлор у меня сейчас много новой одежды, книг, есть даже собственная комната. Сначала мы с ней жили в одной, но она без конца вскакивала по ночам. Ей все время снится пожар, она кричит и просыпается. Иногда она вообще не может спать. Это меня страшно достало. Я пою ей песенку, которую мне пела Буся, когда я не могла уснуть: «Колесики автобуса все крутятся и крутятся». Не уверена, что это ей помогает.

После той ночи Тэйлор ведет себя как долбанутая. Не знаю, почему, ведь она никак не пострадала и никто из ее близких не умер. Она сказала, что донесет на меня, но она этого не сделает. Я ей объяснила, что будет, если она так поступит. Несмотря на это, она делает всякие странные вещи, к примеру, стоит перед плитой и просто таращится на нее. А еще она стала кусать губы, иногда так сильно, что они начинают кровить. Это отвратительно. Мама Тэйлор сказала, что разные люди по-разному справляются с трудностями и что ей просто надо дать время. Она повезла ее показать какому-то врачу, полагая, что это может помочь, хотя я в этом не уверена.

После пожара мне пришлось говорить с кучей разных людей. С докторами в больнице, с полицейскими и дважды в неделю с женщиной по имени Бет. Она социальный работник, это означает, что она помогает людям. У нее большие печальные глаза, которые почти не моргают, и лохматый пес по кличке Цыган. Сама я его никогда не видела, но на ее одежде всегда полно шерстинок, которые она во время наших разговоров постоянно снимает и бросает на пол. Говорит она очень медленно и спокойно, словно я могу ее не понять, и всегда хочет выяснить, все ли у меня в порядке, но никогда меня об этом не спрашивает напрямик.

Именно Бет рассказала мне о тете Мадлен. Я думаю, тетя больна, раз не смогла приехать на похороны и не в состоянии собственной рукой писать письма. Вместо нее это делает адвокат, Бет как-то прочла мне из них несколько отрывков. Иногда ее большие глаза продолжают бегать по строчкам, но рот умолкает, и я начинаю гадать, что там такое написано, что она не хочет мне зачитывать. Пока она не сказала, что тетя Мадлен моя крестная, я даже не знала, что это такое. Бет отвела взгляд, уставилась в пол и объяснила, что в общем случае это женщина, которая должна присмотреть за ребенком, если его родители по каким-то причинам больше этого делать не могут. Я ничего не сказала. Я не хочу, чтобы за мной присматривал кто-то, кроме мамы Тэйлор. После этого Бет сказала, что Мадлен меня очень любит, но при этом полагает, что не сможет надлежащим образом обо мне позаботиться. При этом Бэт продолжала сидеть с этим своим супергрустным лицом, но я почувствовала облегчение, правда, только пока она не сообщила, что мне придется пожить в детском доме, пока не освободится место в приемной семье. Дедушка, переехав жить в чужой дом, вскорости умер. Я не хочу умирать. Мне очень не нравится тетя Мадлен, раз она не хочет за мной присматривать. Ей плевать, буду я жить или умру, но я не знаю, какая она, так что моя злость растет внутри меня, не может выйти наружу и делает мне больно.

Бет оставила меня в комнате одну, показала на игрушки и предложила поиграть. Я не хотела играть, ведь я уже не ребенок, но она сказала, что так нужно, а потом ушла. Я знала, что она смотрит на меня, стоя по ту сторону зеркала – видела такое в кино, – поэтому встала и подошла к коробке с игрушками. Внутри оказалась кукла, по виду довольно дорогая, не какая-нибудь пластмассовая ерунда. Я усадила ее себе на колени и стала рассказывать, как тоскую без мамы и папы и как признательна родителям Тэйлор за то, что они ко мне так добры. Потом произнесла короткую молитву и даже сказала под конец «Аминь», уверенная, что Бет относится к числу тех, кому это обязательно понравится. Так оно и вышло. Она вернулась и сказала, что я могу идти, и даже позволила взять с собой куклу, «в награду за храбрость». Я решила отдать ее Тэйлор. Скажу, что кукла будет присматривать за ней в мое отсутствие. Эта мысль мне так понравилась, что я стала улыбаться, и Бет тоже стала улыбаться, потому что думала, что осчастливила меня.