Кроме софы здесь имелась пара продавленных кресел, скрывающихся под яркими ткаными накидками-дхурри индийской работы, полосатыми или орнаментированными еще затейливее. На стенах — картины, в большинстве своем — абстрактные. За исключением одной акварели: белый песок, уснувшее, почти бесцветное море и небо, словно туго натянутый кусок янтарного шелка.

А еще повсюду книги — стопками на полу, кое-как засунутые на полки, наваленные на предметы мебели. Не новые. В большинстве — труды по искусству, путевые заметки и сборники эссе. Старший инспектор узнал также потертые черные корешки классики, выпускаемой популярным издательством «Пингвин».

И бархатцы, вспышка оранжевого цвета, в винтажной керамической банке, белой с черной надписью в венке из листьев: «Мармелад Данди».

— Можно…

— Да, конечно. Извините, пожалуйста.

Она выключила музыку.

Трой сел на стул со спинкой-лесенкой, разрисованный птицами и цветами. Барнаби отодвинул в сторону увесистый альбом с репродукциями полотен Гойи издательства «Тэмз и Хадсон» и деликатно разместил свой немалый вес на краешке софы.

Сара Лоусон осталась стоять. У нее был вид человека, готового вот-вот сорваться с места и убежать, в то время как незваные гости чувствовали себя вполне вольготно.

— Как я понял, — начал старший инспектор, — вы собирались нанести визит миссис Холлингсворт в день ее исчезновения?

— Совершенно верно.

— Может, скажете зачем? — задал он следующий вопрос, когда повисшее молчание затянулось на целую минуту.

— У нее было кое-что для моего лотка винтажных вещиц, которые я собиралась выставить на продажу во время церковного праздника. Я пришла их забрать… Постучала, никто не ответил. Я обошла дом и нашла коробку с ними в патио.

— Но вас к тому же пригласили на чай, я полагаю?

— Да.

— Это бывало часто?

— Совсем нет. Прежде — никогда.

Трой сделал краткую запись и стал исподволь осматриваться. Как всегда, когда его окружали свидетельства творческого или интеллектуального бытия, он усматривал в них укор собственному образу жизни. Вот и теперь он принялся, так сказать, восстанавливать баланс.

Все эти заумные книженции, унылая музыка для снобов… Взгляд его упал на мраморную подставку и ком глины на ней. В ее-то возрасте глупо возиться с липкой дрянью… Прямо как дитя, которое забавляется с пластилином. Лучше бы грязь из дома вымела. Или погладила свою одежду. С чувством превосходства он отметил, что дощатый пол под вытертыми, но все еще красивыми ковриками грязен. Как женщина, заключил сержант, она абсолютный атавизм, но чтобы это уразуметь, надо обладать его, Троя, компетенцией.

Удовлетворенный этим удачным заключением, Трой снова сосредоточился на разговоре. Его босс спрашивал мисс Лоусон, когда она видела миссис Холлингсворт в последний раз.

— Знаете, я не помню точно.

Барнаби, сама любезность и понимание, услужливо подсказал:

— Может, когда она приглашала вас на чай?

— Ах да. — Было видно, что она благодарна за подсказку. — Правда, я не помню, какого числа это было.

— Известие о похищении, вероятно, повергло вас в шок?

— Не только меня. Всех нас. До сих пор не могу прийти в себя. Понимаете, это не то, что обычно случается с твоими знакомыми.

Сколько раз старший инспектор слышал эту или похожие фразы. Ежедневно тысячи несчастных становятся жертвами грабежа, избиения, изнасилования, убийства, и тем не менее люди сохраняют наивное убеждение, будто им самим, их любимым и близким Господь гарантирует полную неприкосновенность.

— Как я понимаю, вы преподаете в общеобразовательном центре для взрослых, мисс Лоусон?

— Верно. В Блэкторн-колледже, в Хай-Уикоме.

— И миссис Холлингсворт какое-то время посещала ваш курс?

— Да, это так.

— Каким образом это получилось?

— Я расписывала стеклянные панели для оранжереи. Только что закончила осенний сюжет: плоды, ягоды шиповника и боярышника, дымки костров… Панель я прислонила к машине и искала тряпицу или мешковину, чтобы ее обернуть. Подошла Симона и заявила, что это «абсолютно дивная» вещица, что она «буквально обожает» подобные штуки и была бы «положительно счастлива», если бы сумела сделать что-нибудь подобное.

Я решила, что все это сказано в надежде завязать разговор, но все равно пригласила ее как-нибудь посетить мои занятия. Она тут же заверила, что была бы «абсолютно счастлива» это сделать, имейся у нее машина. Мне ничего не оставалось, как вызваться подвозить ее туда и обратно, хотя мне это было неудобно, потому что после занятий я не всегда еду прямо домой.

— А вон та панель из той же серии? — спросил Барнаби. Он заметил ее сразу, как вошел: панель была прислонена к сложенному из камня очагу. Выгравированные на стекле сверкающие снежинки, сочные пятна темно-зеленого и малинового… Наверняка зима.

Сара кивнула. Медленно протянув руку, оно бережно смахнула соринку с сиявших рубином плодов падуба. Потом протерла рукавом колючую ветку. Для этого ей потребовалось повернуться к ним спиной, и Барнаби почувствовал, что ей это принесло облегчение.

— Очень красиво.

— Спасибо.

— У вас должно быть больше заказов, чем вы в силах выполнить.

— Не совсем так. В этих местах немало людей занимаются тем же ремеслом. И среди них есть очень талантливые.

— А кукол или котят вы делаете, мисс Лоусон? — поинтересовался сержант Трой. У Морин скоро день рождения, а она любит всякие красивые штучки. Это наверняка будет дешевле, если покупать напрямую, без посредников. Особенно у любителя.

— Боюсь, что нет. — Впервые в ее бесцветном голосе появился некий оттенок, совсем слабый оттенок (пожалуй, негодования).

— Как я полагаю, миссис Холлингсворт посещала дневные занятия? — уточнил Барнаби.

— О да. Не думаю, что ей было позволено отлучаться одной по вечерам.

— Похоже, муж держал ее на очень коротком поводке.

— В строгом ошейнике, — я бы так это назвала. — Теперь и голос ее, и лицо явственно оживились. Она чуть отвернулась, но от Барнаби не укрылся вспыхнувший на высоких скулах бледно-розовый румянец. Сара тряхнула головой, как показалось Барнаби — негодующе. Собранные в небрежный узел волосы рассыпались по худощавым плечам и скрыли под собой длинные серьги из серебра и сердоликов. В их жестковатой, необычайно густой массе цвета бледного золота светились на солнце несколько серебряных прядей.

Старший инспектор прикинул, сколько ей лет. Где-то между тридцатью и сорока, ближе к последнему, решил он. С видом человека, желающего размять ноги, Барнаби поднялся и стал прохаживаться по комнате, исподволь ища возможности рассмотреть ее профиль, который выглядел напряженным. Заметив его маневр, Сара нервно кашлянула и опять отвернулась.