Он приплелся домой. Мать в ужасе всплеснула руками:

– Что случилось? Почему ты не в школе? Что за вид? Заболел?

Володя молча разделся, прошел в комнату и упал на постель. Мать плакала, суетилась и причитала. Принесла ему чаю с медом и лимоном. Хотела вызвать доктора. Он запретил. Он думал, как жить дальше. Он все равно любил Машку, несмотря на ее коварство и жестокость. Не видеть ее он не мог – значит, нужно было продолжать ходить в школу и встречать там наглые ухмылки Куличенко и его друзей.

Володя не выдержал и разрыдался. Он плакал долго, закрыв голову подушкой, чтобы не слышала мать. Потом, обессиленный, он уснул.

Утром ему стало немного легче. Он подумал, что многих известных людей не понимали и не ценили женщины. Например, Пушкина, Лермонтова. Маяковский – тот вообще застрелился из-за несчастной любви. Так стоит ли удивляться, что Маша холодна и недоступна – им, красавицам, такими и полагается быть.

Он умылся, причесался, долго смотрелся в зеркало, пытаясь убедить себя в том, что он вполне ничего, даже симпатичный. Потом собрал рюкзак и отправился в школу.

Машки еще не было, он искал ее повсюду, но компания Куличенко отсутствовала полным составом. Они не явились ни к первому уроку, ни ко второму. Володя все больше успокаивался, к третьему уроку жизнь снова показалась ему вполне сносной, а Машка по-прежнему желанной и восхитительной.

Не успел он так подумать, как увидел ее. Она шла по коридору. К нему! На губах ее играла приветливая улыбка. Он не поверил глазам. Одумалась? Поняла, что никто не будет любить ее так, как он? Осознала, что Куличенко – грязное животное, недостойное такой прекрасной девушки? Володя стоял и смотрел на приближающуюся Машку во все глаза.

– Привет! – поздоровалась та.

– Привет! – дрожащим голосом произнес Володя.

– Я прочла твое письмо. Спасибо, очень трогательно.

– Не за что, я рад.

Теперь он и ушам своим не верил. Как же правильно он сделал, что открылся перед ней. Вся эта грубость, вульгарность – все это наносное. В душе Маша чистое и нежное создание, достойное самой светлой любви, такой, как у него.

– Слушай, а что ты делаешь сегодня после уроков? – Она глянула на него своими ослепительными глазами.

– Ничего, – сказал он, предвкушая неземное блаженство.

– Хочешь, встретимся. Погуляем вместе?

Он, лишенный дара речи, поспешно закивал.

– Ну и отлично, – проговорила Машка, все так же весело улыбаясь. – Значит, заметано. После шестого урока встречаемся здесь. – Она кивнула в сторону окна.

Володя снова кивнул и увидел себя со стороны: дурак дураком, уши горят, глаза безумные. Она ушла.

Он едва дождался окончания уроков. Ему казалось, он сидит на раскаленных углях. Тотчас после звонка он уже был у заветного окна. Машка не спешила, он прождал ее минут десять и уже решил, что она просто посмеялась над ним, как вдруг она показалась в конце коридора.

– Прости, географичка задержала. – Она мило улыбнулась, сложив губки бантиком. – Ну что, идем?

Они спустились на второй этаж.

– Давай тут пройдем насквозь, а спустимся дальше, с другой стороны, – предложила Машка и пояснила: – Там внизу математик стоит, я видела. А я у него прогуляла сегодня.

Володя радостно кивнул. Если бы Машка предложила ему пройти по крыше и спуститься по водостоку, он бы с легкостью согласился.

Они быстро прошли по опустевшему коридору третьего этажа. Едва они поравнялись с женским туалетом, Машка вдруг сильно и ловко толкнула Володю, так, что он от неожиданности споткнулся и со всего маха влетел в туалет.

– Ты что? – Он, недоумевая, смотрел на Машку.

Сзади послышался смех. Чьи-то сильные руки подхватили его под мышки и поволокли в глубь туалета, к кабинкам. Володя обернулся и увидел Куличенко. Он начал отчаянно вырываться, но это было самое глупое, что можно было сделать: Куличенко уже в 17 весил больше 100 кг, ходил в качалку и имел железные бицепсы. Володя болтался у него в руке, как тряпичная кукла.

– Значит, ты хочешь жениться, – спокойно и даже дружелюбно произнес Куличенко. – Что молчишь, отвечай. – Он слегка тряхнул Володю.

– Х-хочу, – пробормотал тот, чувствуя, что погиб.

– На ней? – Куличенко кивнул на Машку, которая успела прикрыть дверь и теперь стояла рядом.

Володя промычал что-то неразборчивое. Ему хотелось исчезнуть, испариться, проскользнуть через слив унитаза. Только бы не видеть Машкино насмешливое лицо, ее ухмыляющиеся губы и блудливые глаза, которыми она косила на Куличенко.

– А разве ты не знаешь, что нельзя жениться на чужих девушках? – слегка возвысил голос Куличенко. – Не знаешь?

– Я н-не знал… что она… ч-чужая… – пролепетал Володя.

У него еще теплилась мизерная надежда, что, может быть, его отпустят. И он сегодня же уедет в другой город. В другую страну или на другую планету.

– Как это не знал? – рявкнул Куличенко. – Что, это неизвестно? А? – Он развернул Володю лицом назад, и тот увидел Кристину и Лисовского. Они с готовностью закивали, поддакивая Куличенко:

– Известно, конечно, известно. Всем давно известно.

– Чья???

– Твоя! – хором проговорили Кристина и Ярик.

– Слышал? – Влад снова тряхнул Володю, на этот раз довольно сильно. Ему показалось, что у него сейчас голова свалится с плеч. – Ты будешь наказан, – уже без прежнего благодушия, но все так же спокойно произнес Куличенко. – Кристя, а ну! Стой на шухере.

Кристина без лишних слов юркнула за дверь.

– А ты, Лис, поди сюда.

Лисовский оторвался от стены и приблизился к Володе и Куличенко. Он казался несчастному Володе совсем другим, чем Влад: его лицо было одухотворенным и светлым. Володя умоляюще посмотрел ему прямо в глаза. Тот слегка наклонил голову набок и уперся взглядом в носки своих до блеска начищенных ботинок.

– Держи его. – Куличенко толкнул Володю в руки приятеля.

Напрасно тот думал, что Лисовский слабей, чем Влад. Стальные пальцы схватили его за шкирку и слегка пригнули к полу.

– Ниже, – скомандовал Куличенко.

Лисовский послушно нагнул Володю еще ближе к недавно вымытой кафельной плитке, от которой несло хлоркой.

– Еще! Говорю, еще!!!

Лисовский надавил Володе на спину, так, что он взвыл от боли. Колени его коснулись пола.

– Вот так. – Куличенко удовлетворенно кивнул. – Можешь теперь отпустить.

Лисовский разжал хватку. Володя застыл на четвереньках посреди туалета.

– Теперь ползи, – негромко проговорил Куличенко. – Ползи, ну!

Володя не двигался и даже не дышал.