– Я сказал, ползи! Шевелись! Лис!

Лисовский тут же пнул Володю ногой под ребро. Тот заскулил, но с места не тронулся.

– Ну!!!

Лисовский ударил сильней. Боль была невыносимой. Володя пополз. Медленно, задыхаясь от запаха хлорки и от бешеных ударов собственного сердца. Он полз к противоположной стене.

– Не туда! – грозно рыкнул Куличенко. – Лис!

Ярик послушно подскочил и снова ударил Володю под ребро, заставляя повернуть направо. Справа были унитазы, три белых толчка, разделенных перегородками без дверей.

– Туда. Я сказал, туда!

Володя пополз к унитазам, втянув голову в плечи и мечтая только об одном – чтобы блестящий ботинок Лисовского не разбил ему лицо.

На него пахнуло отвратительным запахом мочи, перебившим запах хлорки.

– Лижи!

Он остановился и тут же получил очередной удар, на этот раз по почкам.

– Лижи, чмо! Жених недоделанный.

Он слышал, как фыркнула Машка. Она смеялась! Ему показалось, что он умирает. Он был бы несказанно счастлив умереть. Но нет, легкие дышали, сердце билось. Глаза видели белый ободок унитаза, а уши слышали Машкин заливистый смех.

Володя приоткрыл рот и высунул язык. Слегка коснулся холодного бортика.

– Не здесь! Внутри лижи. Ну! Быстро, тебе говорят.

Он обхватил руками сиденье, поднялся на коленях и принялся лизать мокрый, со въевшейся желтизной, фаянс.

Скрипнула дверь.

– Вы… вы что? Что тут происходит? – раздался удивленный девчачий голос.

– Не лезь, Викуся, – мягко произнес Лисовский. – Ты не в теме. Тут личное.

– У кого личное? – не унималась Вика.

– У Кулича. Этот лох к Машке вздумал клеиться. Вот, учим уму-разуму.

Машка снова захохотала.

– Вы че, больные, да? – Вика покрутила пальцем у виска. – Перебухали вчера? Этот сморчок клеился к Машке?

– Малыш, заткни свой ротик, – рассердился Куличенко. – Иди к Кристе, вдвоем стойте на стреме.

– Да перестаньте, – неуверенно сказала Вика, – как-то не круто.

– Иди, иди, Викуся. – Лисовский поспешно выпроводил ее за дверь, опасаясь гнева приятеля.

У Володи снова затеплилась надежда – вдруг эта Викуся позовет кого-нибудь, и его спасут. Вырвут из лап этих садистов. Он мельком посмотрел на дверь. Куличенко тут же просек его мысли и гнусно заржал.

– Лижи, лижи. Наши телки своих не продают. Так что старайся…

– Ну и что вы от меня хотите? – Немолодой участковый хмуро и равнодушно смотрел на лежащего в кровати Володю, укрытого одеялом по самое горло.

– Накажите их, – сквозь слезы пробормотала мать. – Поставьте на учет в детскую комнату. Посадите, наконец, в колонию для несовершеннолетних.

– Ха! – усмехнулся мент. – Кто ж их посадит? И за что? Где свидетели, что над вашим сыном издевались? Что его били? Где медицинское заключение?

Мать опустила голову и в отчаянии стиснула кулаки. Врач был два часа назад. Он осмотрел худенькое тельце Володи и покачал головой: ни одного синяка.

– Как же это? – воскликнула мать.

– Вот так. Если кто-то и бил вашего сына, то это был настоящий профи…

Бить так, чтоб не оставались следы, Лисовский научился от тренера. Тот на сборах бывал крут, провинившихся и нерадивых наказывал, но так, что мать родная ни о чем бы не догадалась. Ярик, повзрослев, перенял тренерские навыки. От его ударов боль была ощутимая, но синяков не оставалось.

– Но они же издевались над ним!!! – не унималась мать. – Издевались над моим мальчиком!

– Мамаша, – устало проговорил участковый, – повторяю, где свидетели? Кто видел, как над ним издевались? Никто. На никто и спросу никак. – Он, довольный своим каламбуром, направился в коридор, всем видом давая понять, что разговор окончен.

Мать уткнула лицо в ладони и беззвучно зарыдала. Володя лежал с открытыми глазами и смотрел на нее без всякого участия. Он все помнил, сознание ни на минуту не выключалось с того самого момента, как Машка затолкала его в злосчастный туалет. Помнил, как его били, как он ползал по холодному полу, как лизал унитаз. На языке до сих пор был привкус мочи и хлорки.

Помнил он и то, как неожиданно к нему потеряли интерес. Куличенко небрежно бросил:

– Харе. Достаточно. – И тут же вся компания покинула туалет.

Некоторое время за дверью раздавались их голоса и смех. Потом все стихло.

Володя медленно поднялся. Все тело болело, его тошнило, голова кружилась. Он медленно доковылял до дверей. Вышел в коридор, втянув голову в плечи, озираясь по сторонам. Уроки давно закончились, вокруг было пусто. Володя, согнувшись в три погибели от боли, спустился вниз. Там ему встретилась их классная, химичка. Она посмотрела на него с удивлением:

– Ты что тут бродишь? Почему не идешь домой?

Он что-то промычал в ответ и пошел в раздевалку за вещами. Оделся, вышел на улицу, доковылял до дому. Мать открыла дверь, вид у нее был встревоженный.

– Где ты был? Почему так дол… – Она не договорила.

Всплеснула руками и ахнула. Она все увидела и поняла, хоть на Володином лице не было ни царапинки.

– Тебя кто-то обидел? Говори! Кто это? Я им сейчас задам!

Вместо ответа он молча зашел в квартиру и так же молча рухнул под ноги матери как подкошенный. Плача и причитая, она потащила его в комнату. Раздела, уложила в кровать. Измерила температуру, принесла чаю с травами, меду, валерьянки и кучу всего еще. Села рядом и потребовала:

– Рассказывай! Все, как было.

Он рассказал. Почти все. Только про письмо к Машке он ничего не сказал. Ему было невыносимо от того, что сам он оказался наивным болваном, а Машка такой коварной стервой…

…Участковый ушел. Мать еще поплакала, потом встала и пошла готовить ужин. Володины любимые котлетки из индейки.

Володя лежал и думал, что лучше бы Куличенко убил его сегодня, потому что как теперь жить? Как смотреть людям в глаза, зная, что ты лизал унитаз? Как ухаживать за девушкой, помня, что ты полз на коленях по полу, подгоняемый пинками блестящих безжалостных штиблет?

Он пролежал весь день до вечера. И следующий день, и еще. Так продолжалось неделю. Мать, сняв с книжки деньги, вызывала одного за другим врачей, пришел даже профессор из известной клиники. Долго осматривал Володю, пытался разговорить его, шутил, говорил, что в жизни можно пережить все, кроме смерти. Володя молчал, забившись под одеяло.

Профессор отозвал мать в соседнюю комнату.

– Вот что, голубушка, – он потеребил седую бородку, – я не вижу отклонений в психике. Это просто стресс. Постепенно он пройдет. Не давите на него. Пусть посидит дома. А лучше всего переведите его на пару месяцев на домашнее обучение.