— То, что меня связывает с Владом Корниловым. Мы теперь кровные родственники, и даже чуть больше. Близнецы с одной парой почек на двоих.

Дэн грязно выругался и прижал Киру к себе ещё плотнее. Уткнулся губами ей в макушку.

— Дурища, — прошептал.

— Ага, — не стала спорить Кира. — Но ты же знаешь эту историю. Не мог не слышать. Про Влада и аварию говорили везде.

— Слышать-то слышал. Только мне и в голову не могло прийти, что всё это как-то связано с тобой. Что ты можешь быть к этому хоть сколько-нибудь причастна. Как это произошло? Почему? Несчастье с Корниловым случилось где-то год назад, насколько я помню. Или больше?

— Чуть-чуть.

Дэн, не отпуская Киру, передвинулся по кровати — так, чтобы опереться спиной на стену. Набросил на них обоих плед, тот самый, что им когда-то дарили на свадьбу. Теперь они получились как бы в коконе.

— Рассказывай.

— Я была тогда с ним. С ними. В горах. В той поездке. В той треклятой пропасти. И в больнице тоже. А потом год бессонных ночей и изнурительных дней здесь, рядом, пока он решал жить ему или сдохнуть. Руками. Ногами. Глазами. Волей к жизни. Как в чертовом девочковом романе про спасение раненных рыцарей самоотверженными прекрасными девами. Вот я и сама стала такой девой, дожила…

Кира говорила, захлебываясь словами и слезами. Надо же, как оказывается давно ей необходимо было выговориться! А ведь казалось, что ничего такого. Ничто не мучает, ничто не отягощает увлеченную спасением ближнего душу. Но стоило оказаться в объятиях единственного человека, которому она доверяла — и не раз! — свою жизнь, как силы утекли вместе со слезами, которых было так непростительно много. Кира рассказала Дэну всё. Про весь тот кошмар, в рамках которого она жила все эти месяцы. Про то, как отчаяние сменялось проблеском надежды, и — обратно. Про черную, вечно кровоточащую дыру в груди, которая все не зарастала, не зарастала. Про то, как её сны давно уже состояли из месива крови и костей.

Дэн слушал, не перебивая, только гладил по волосам. Как ребёнка или кошку. И только когда поток её сбивчивых откровений наконец иссяк, спросил:

— И при этом между вами ничего нет?

Кира поймала его ладонь, прижала к пылающей щеке.

— Мы не спали. То есть не предавались страсти. Даже не целовались, если тебе это интересно. У меня не было мужчины с того самого раза, здесь, с тобой.

Дэн улыбнулся.

— Безумная, безумная женщина. Ты понимаешь, что именно за это я тебя до сих пор люблю?

Кира нервно рассмеялась.

— За то, что рискуя здоровьем, спасаю жизни чужих мужиков?

— И вот за это тоже. Но в основном за полное непонимание того, как можно и как не положено.

— Так ты не сердишься на меня?

Кира привстала — так, чтобы проще было заглянуть в это живое, легко выдающее все эмоции лицо.

— Сержусь. За то, что так рисковала. Но больше за то, что молчала так долго.

— Мне было страшно.

— Меня? Что приревную и обоих убью топором? Тоже мне, нашла Отелло…

— Что будешь вмешиваться. Ты мне очень дорог, Дэнька. Настолько, что при тебе мне слишком сложно настраиваться на кого-то другого. Ты словно занимаешь собой весь мой обзор. Я ловлю каждое твое слово и, говорят, даже корпусом поворачиваюсь в твою сторону, куда бы ты ни переместился. Я зациклена, сосредоточена на тебе. А тогда мне нужно было установить почти такую же связь с ним.

— Получилось?

— Да. Не сразу. Потому что на жалости и стремлении совершать подвиги такие вещи не строятся. Но медленно-медленно ниточка между нами крепла, врастала в сердце — хотя бы мое. И теперь он не менее важен для меня, чем ты. Я этого не планировала, но так получилось. Это было неизбежно, нас связали вещи слишком интимные. Ближе, чем секс, но дальше, чем совместный ребёнок.

— Это обидно.

— Что именно?

— Делить тебя с этим пижоном.

— Это ведь ненадолго. Он выздоровеет, и я снова буду вся твоя. А ты, как и прежде, общественный.

— Дурочка, — Дэн наклонился и поцеловал Киру в губы. Долгим и нежным поцелуем, от которого кружилась голова. — Думаешь, он не захочет тебя присвоить?

— Зачем ему? Он — мало отличается от тебя. Красив, успешен, умён, нравится бабам. И умело этим пользуется. Встанет на ноги, и зачем бы ему сдалась тридцатилетняя разведенка? Битая, крашеная, с прицепом?

Дэн хмыкнул нечто неопределенное.

По-хозяйски запустил руку Кире под майку, дразня, прошёлся кончиками пальцев по самым чувствительным местам.

— А ты его хочешь, да?

— С чего это взял? — резко вскинулась Кира.

— Потому что больше не хочешь меня, — усмехнулся Дэн. — Да ладно, я всё понимаю. И ты свободна выбрать себе кого угодно. Я давно заслужил потерять тебя. Только я не понимаю, почему этот-то? За красивые глаза или из жалости? Если первое, то пусть будет. От второго буду тебя лечить.

Кира попыталась было что-то возражать, но рот её был тут же запечатан поцелуем, на этот раз пылким, а не трепетным. И отвечая на него, Кира очень четко осознала: да, не хочет. Ещё год назад сгорала от желания, а сейчас — куда что делось? Нет, неприятно тоже не было. В конце концов, Дэна она всё ещё любила, пусть и по-своему. Да и любовником он всегда был искусным. Но того огня, что бежал по жилам, когда он её касался прежде — больше не было.

— Расскажи ещё. Я хочу понимать всё. До предела.

Она рассказывала. Как же много скопилось в ней невысказанных слов! А кому их было говорить? Полуживому Владу? Перепуганной свалившейся на неё ответственности Ринке? Балагуру Димке, изо всех сил старавшемуся не уронить и без того невеликий боевой дух их маленького экипажа? Кате, которая всё высказала ещё тогда, в больнице?

Дэн слушал, пусть и позволял себе отпускать едкие замечания по ходу рассказа. Кира не обращала внимания, к его манере общаться она давно привыкла и понимала, что он просто переживает. Держалась его за руку, как маленькая. Так и просидели почти до рассвета.

А потом Дэн вызвал ей такси.

— Да ну, — попыталась отказаться Кира. — Я первым монорельсом уеду.

— А до этого мы с тобой будем — что? — резонно заметил Дэн. — Мультики смотреть?

— Можно и мультики, — улыбнулась Кира.

Когда-то они любили это делать вдвоём. Валяться на диване, смотреть «Ледниковый период» или ещё что-нибудь столь же бессмысленное. Потом проводили так вечера уже вместе с Мартой. Стоило признать: редкие вечера. Потому что ни один из них не любил сидеть дома подолгу.

* * *

Кире казалось, что время стремительно отмотала назад чья-то беспощадная рука. Потому что такие вот развесёлые безудержные попойки могли существовать в реальности её юности. Как же: богема, музыканты и поэты, лёгкий флёр греха и вседозволенности. Мальчики и девочки, самым старшим из которых не было и тридцати, так любили искусство, вино и ощущать себя умудренными исключительным опытом. Взглянуть бы сейчас в те отчаянно-смелые, уверенные в собственном праве на счастье, глаза. Но такого шанса не предоставляется никому на свете.