Ах, где смешно, где тревожно. Дальше!

– Новости! Новости!

Сагим Белохвост прячется от родителей в плавнях. Младший брат по ночам носит ему еду и пересказывает все, что грозится с ним сделать отец за подожженный лабаз. Мастер-лекарь Аварох Эмфалл укротил плясунью в Туйе, Димурского надела. Опасные дома опечатаны и обнесены забором, вкруг посыпано солью и толченой хинной корой. В местечке Палива пришлыми убита девушка, пришлых трое, лесного племени, дикие. Староста объявил на них охоту. Тангарийские эрцгавры признали власть сумасшедшего мастера над собой и выдвигают войска в приграничье.

Что? Эльга мотнула головой. Он же разбит! Как они могут…

– Жив, жив, – зашуршали листья.

– Ему что, мало? – растерянно спросила их Эльга.

– Изменился.

В шепоте листьев прозвучал страх. Они заговорили испуганно, тихо, словно страшась, что будут услышаны на другом конце Края.

– Он изменился, – заговорили они, дрожа. – Убил! Убил! Многих убил.

Рыцек! – почему-то подумала Эльга. Это он, он! – заколотилось сердце. Горечь стиснула горло. Она едва не заплакала. Я изменила его тогда, я набила неправильный букет. Это он! Мстит за мастера, ожесточился, обезумел.

Рыцек!

– Нет, нет, – тут же зашелестели листья. – Другой.

Две рядом стоящие осины соприкоснулись кронами, сформировали, как букет, человеческое лицо – один глаз карий, сквозь другой виден клочок неба, голубой, кривая ухмылка, надменный изгиб бровей-веток, вздыбленные надо лбом острым хохолком темные волосы и узкая, выдвинутая вперед челюсть.

Не Рыцек. Не похож.

Ох! Эльга испытала громадное облегчение. Выдохнула. Конечно, конечно, тут же сообразила она, как это мог быть Рыцек? Он же сам воевал с этим мастером! И кто бы его отпустил в Тангарию одного?

– Он действительно сумасшедший? – спросила она, внимательно разглядывая лицо.

– Да.

Осины разъединились, просыпав мелкий сор. Карий глаз погас, голубой распахнулся во всю небесную ширь.

– Он мастер, мастер, – раздалось отовсюду. – Он убил наших братьев, он убил целый лес. Мы не слышим их больше.

– Как убил? – опешила Эльга. – Сжег? Вырубил?

– Убил. Иссушил. Заставил умереть, опасть.

– Разве такое возможно?

– Да, – прошуршали листья.

Эльга вздрогнула от ответа.

– Не выдумывайте, – упавшим голосом сказала она. – Никакому мастеру это не под силу.

– Даже мастеру смерти?

Деталей ни осинник, ни ельник не знали. Хвойные были туговаты на слух и обладали дырявой памятью. Их интересы не простирались дальше опушек. До осин же, подозревала Эльга, новости добрались изрядно изменившимися, потерявшими части слов и смыслов. Да и ветер мог похулиганить, разнести не новости, а слухи и домыслы. Ну это же совсем никуда! Никто и никогда не слышал о таком мастере.

Мастер смерти.

Не мальчишка. По лицу – наверное, вдвое старше Эльги. Разноглазый. Неприятный. И целый лес! Это как? Он просто сказал им умереть или что? Это что за мастерство такое? А кто печать ставил? И есть ли она, печать?

Чем больше Эльга об этом думала, тем ясней становилось, что такое мастерство, скорее всего, выдумка. Она вот, конечно, может, коснувшись, засушить лист, но так ведь она с листьями и работает. А как работать со смертью?

Скорее всего, этот мастер просто сильный боец.

Тем более, осины поделились с Эльгой, что кранцвейлер вновь собирает войска от северных и западных вейларов и намерен решить вопрос с Тангарией и сумасшедшим мастером окончательно, до зимы.

Лучше бы, конечно, пораньше.

Эльга набрала малины и смородины, нашла чуть-чуть папоротника и кривки, на пригорке ободрала листья с молодого дубка.

Пальцы уже ныли, пальцы требовали работы. Глаза искали, чего бы запечатлеть. Внутри Эльги, будто ледяные узоры на зимнем стекле, складывались букеты. И Хаюм, и коровье стадо, и сизогрудая птица на ветке, и поле, в котором, согнувшись, маячат женские, высоко подоткнувшие юбки фигуры.

А еще есть Глица и Анника. И даже вот сумасшедшего мастера можно попытаться воссоздать. Хотя нет, не заслужил.

Она вернулась из леса с саком, распухшим до такой степени, что он, как дружелюбный нахлебник, довольно выглядывал из-за плеча и сбоку и провисал к земле. Листья в нем знакомились друг с другом и мечтали оказаться поближе к рукам хозяйки. Некоторые расхваливали ее мастерство, подлизы.

Фургон стоял у ворот. Лошади были запряжены, пофыркивали, прядали ушами. Сарвиссиан поднялся с лавки у крыльца.

– Госпожа мастер, – голос его был полон укоризны, – вы же хотели ехать.

Эльга запрокинула голову, смотря в небо, где уже высоко рассыпало лучи солнце.

– Мы можем после обеда?

– Нас ждут в Амине, а так мы, чувствую, доберемся до него только к зиме. Вы же, если работать начнете, то дотемна не остановитесь.

Эльга вздохнула, признавая правду.

– Тогда поехали.

– Это дело, – с видимым облегчением кивнул Сарвиссиан. – А то еды нам собрали – за неделю не съесть.

Эльга заглянула в фургон и увидела сложенные у заднего борта белые головки сыра, замотанное в полотно сало и гору розоватых клубней.

– Зачем столько? – удивилась она.

– В благодарность, – сказал Сарвиссиан. – Ильма меня даже слушать не стала, когда я, значит, попробовал возразить. Вы же, госпожа мастер, видели, какая она. Мой букет к себе повесила, Иньку – в светлую комнату. Все, сказала, без разговоров. Ну, я и промолчал. – Он поскреб усы, скрывая улыбку. – Зато, сказала, к урожаю, к Матушке-Утробе за меня замуж выйдет. Ну, если я на букете такой, как в жизни.

Эльга перекинула сак в фургон.

– Я внутри поеду. Можно?

– Смотрите, растрясет, госпожа. До смотровой шиги дорога не шибко хорошая.

– Я работать буду.

– Оно, конечно, дело хорошее, – кивнул Сарвиссиан, – я даже сена доложу, только знайте, что пополудни, к затемкам, я остановлюсь и мы никуда не двинемся, пока вы не поедите. Да и лошадкам роздых будет.

Эльга улыбнулась.

– Хорошо.

– Ну, тогда, наверное, и поедем? – Сарвиссиан схватил у сарая охапку свежего сена и понес ее к фургону. – Чего ждать?

– А проститься?

– Так на прополке все уже. Вон Хаюму махнуть можете.

За оградой вдалеке, в поле, среди зеленой ботвы, темнела неясная фигурка. Она то пропадала в густом море стеблей и листьев, то выныривала, что-то отшвыривая в сторону.

– Хаю-ум! – закричала Эльга и замахала рукой.