Впрочем, какие-то попытки систематизировать правила хозяйственной жизни предпринимались. Однако они были основаны на обветшавших теоретических догмах политэкономии социализма и просто не учитывали нынешнюю теоретическую базу экономики.

Уже после острой фазы кризиса 1990-х гг., когда сформировался класс “рыночников” и наладились кооперационные связи мелкотоварного производства и обмена, были предприняты “государственные меры” (2002 г.)[239]. Формально они были призваны привести в соответствие уровень цен и заработной платы в госсекторе, а также повысить самостоятельность хозяйствующих субъектов на фоне нехватки средств у государства для того, чтобы хоть как-то поддерживать их. В соответствии с постановлением Кабинета министров КНДР в июле 2002 г. зарплата госслужащим и работникам предприятий была повышена в 13 раз – до 6 тыс. вон, госцены – в 20~40 раз[240]. Правительство заявило, что новая система цен будет основываться на уровне издержек в производстве риса (а раньше, мол, основывалась на ценах на уголь и сталь “по советскому образцу”), но цены останутся регулируемыми, а планирование будет восстановлено.

Эти половинчатые и непродуманные меры не могли привести к положительным результатам. Кроме того, они не предусматривали способов предотвращения спекуляций и инфляции. Занимавший тогда пост председателя Госплана и автор реформ Пак Нам-ги заявил российским представителям, что первые не свойственны северокорейскому народу, а в случае невозможности контролировать рост цен реформы будут свернуты[241].

Такой безответственный подход привел лишь к новым проблемам, вызвав гиперинфляцию, и способствовал имущественному расслоению населения. Руководство КНДР, опасавшееся негативных последствий, свернуло реформы. Помимо социально-экономических причин отказ от реформ был вызван ухудшением внешнеполитической ситуации: усилением противостояния с США и как следствие – форсированием развития ядерной программы и закручиванием гаек внутри страны.

Процессы разгосударствления сменились мерами по искоренению потенциальной оппозиции, призванными лишить образовавшийся мелкособственнический класс появившихся у него средств. Для этого в 2009 г. была предпринята конфискационная денежная реформа.

Приход к власти в КНДР Ким Чен-ына в декабре 2011 г. породил прогнозы относительно давно назревших реформ, прежде всего в экономике. Одни эксперты ожидали значительных перемен от молодого лидера, получившего западное образование. Другие сохраняли скептический настрой, сомневаясь даже в его способности установить реальный контроль над ситуацией в стране и не стать игрушкой в руках военно-политической верхушки, сформировавшейся еще при его отце[242]. Однако Ким быстро добился концентрации в своих руках всей полноты власти. В ходе этого произошли многочисленные кадровые перестановки и “чистки”[243],

призванные не только сформировать группу лояльных ему функционеров, но и способствовать значительной перебалансировке сил между различными центрами власти, включая партийный и военный аппарат.

Сохраняя приверженность жесткой политической системе и укреплению вертикали власти, недопущению оппозиции и инакомыслия, Ким Чен-ын, однако, не стал тормозить обновление социально-экономической сферы, показал себя сторонником нововведений и модернизации. На начальном этапе об изменении приоритетов свидетельствовали декларации о том, что “теперь не придется затягивать пояса”, реализация ряда масштабных проектов по созданию демонстративных “точек процветания” (например, строительство водных и горнолыжных комплексов, развлекательных центров и т. п.). Новый руководитель также предпринял некоторые меры по улучшению условий жизни населения (по крайней мере в Пхеньяне), в том числе ученых и преподавателей, призванные продемонстрировать заботу власти и ее ориентацию на развитие науки и образования.

Однако власти страны по-прежнему не хотели прямо признать становление рыночных механизмов, процессов разгосударствления, когда все большая часть ВВП образовывалась в негосударственном или полугосударственном, централизованно не регулируемом секторе.

Так сложилась достаточно неоднозначная картина: благодаря развитию частной инициативы экономика страны, хоть и небольшими темпами, стабильно росла[244]. Несмотря на сохраняющиеся сложные внешнеполитические условия, были достигнуты определенные успехи в решении таких первостепенных проблем, как преодоление дефицита продовольствия и электроэнергии, обеспечения населения товарами повседневного потребления. Однако в первый период правления Ким Чен-ына комплексной программы по преодолению структурного кризиса в национальной экономике так и не было предложено, что препятствовало формированию новых источников устойчивого роста и снижало потенциальный положительный эффект отдельных экономических инициатив в социально-экономической сфере.

Велики были ожидания, что созванный впервые после 36-летнего перерыва VII съезд ТПК может ознаменовать новую веху в истории КНДР, в которой будет место для обновленного договора власти с населением, отражающего современные реалии, что, возможно, откроет дорогу созданию смешанной экономики и общей модернизации страны.

Однако робкие надежды на официальное начало экономических преобразований и хотя бы частичное признание развивающихся в стране рыночных элементов пока не оправдались. Материалы прошедшего 6–9 мая 2016 г. VII съезда ТПК[245] не содержат заявлений о каких-либо изменениях курса на “завершение дела строительства социализма”.

Для сохранения стабильности нынешний руководитель страны Ким Чен-ын предпочитает демонстрировать максимальную преемственность, однако не столько по отношению к Ким Чен-иру, сколько по отношению к Ким Ир-сену, пользующемуся куда большей популярностью среди населения. Именно в официальной “коронации” и заключалась, вероятно, основная цель съезда, призванного подвести черту под процессом консолидации власти Ким Чен-ына и повысить ее легитимность. Поэтому “великий руководитель” не мог серьезно отступать от привычной риторики.

Вместе с тем не все так однозначно. Внимательный и квалифицированный анализ сделанных в ходе съезда заявлений позволяет предположить, что северокорейские власти, избегая публичных признаний, намерены продолжать поиски своего пути в обновлении экономической модели путем осторожных экономических экспериментов. Дело в том, что у северокорейского руководства есть веские основания избегать громких заявлений о реформах (даже если такие планы есть): резкие изменения могут привести к утере контроля над внутренней ситуацией и непредсказуемым последствиям вплоть до поглощения страны Южной Кореей.

В своем докладе[246] Ким Чен-ын признал наличие экономических проблем и представил основные контуры экономического развития на 2016–2020 гг. Было объявлено о принятии (в переводе) “пятилетней экономической стратегии” без уточнения основных макроэкономических показателей. Однако ясно, что для реализации директивного планирования у государства нет ни ресурсов, ни рычагов воздействия на деятельность хозяйствующих субъектов негосударственного сектора. На деле, как выяснилось, речь идет о стратегии развития, составленной на основе ранее опробованных годовых стратегий развития отдельных отраслей (энергетики, сельского и лесного хозяйства, инноваций). Она касается ключевых направлений госсектора и основана на индикативных показателях.

В декларированном курсе можно выделить три основных направления.

Первое направление стратегии затрагивает расширение сферы применения “нашего метода управления экономикой”, то есть метода, при котором рыночные механизмы используются в качестве дополнительных в рамках плановой экономики. Речь идет об осторожных реформах, предпринимаемых руководством страны с 2012 г.

Несмотря на отсутствие огласки, уже достигнутые результаты весьма серьезны. В сельском хозяйстве произошел переход на звеньевой (фактически семейный) подряд. После расчетов с сельхозкооперативами путем внесения платы за землю, оплаты общих расходов, топлива, химических удобрений и энергии звено обязано сдать 50~70 % урожая в