– Ладно, коль так, – согласился Лукьян, проворно скинул верхний халат, бросил на бурьян и улегся спиной к сонному лагерю, лицом к безмолвной холмистой равнине с песчаными буграми и зарослями саксаула по низинам. Кривые низкорослые деревца еле различимы на фоне серых песков при свете тощей луны, которая нет-нет да и скрывалась за редкими зимними облаками.

Пров, шурша мелкой россыпью песчаника, ушел вправо и надолго пропал, невидимый в зарослях верблюжьей колючки и шаров перекати-поля.

Забрезжил рассвет, загомонило, поднимаясь, войско. Ржали отдохнувшие за ночь кони.

– Странно, – пробормотал Лукьян, поеживаясь от свежего утреннего ветра на открытом безлесом бугре. – Ни Семена, ни Прова, ни туркменских всадников, обещанных из пустыни. Как сквозь землю все провалились. Того и гляди сражение начнется, а я не у дела оказался, Семену не в помощь.

Лукьян с холма видел, как от ханского шатра уносились посыльные верховые, как длинной широкой лентой растягивались по флангам хивинского войска желто-розовые конные сотни. В центре теснилась серая, сверкающая медными шапками пехота. Ей предстояло идти на приступ крепости. А еще дальше, в зареве поднимающегося солнца, перед глинобитной стеной Чапа виднелось войско каракалпакских старшин и их претендента на хивинский трон Эрали-Салтана. На стенах города копошились горожане, готовые к отражению приступа войск Нурали-хана.

– Ну где же Семен? – все больше и больше волновался Лукьян. – И почему Пров не идет за мной? Ведь светло и видно, что никаких туркменских отрядов в песках нет поблизости. – Он сложил ладони у рта и закричал в сторону соседнего холма, куда ночью ушел Пров. Эхо прокатилось по песчаным ложбинам, и крик затих, ушел в барханы.

– Куда как странно. – Лукьян в растерянности пожал плечами. – Ведь Семен намеревался напасть на ханский шатер. Ушлют его сотню в голову войска, оттуда не просто будет вырваться назад. И где я буду искать теперь своих товарищей? Скажут, что сбежал от сечи умышленно, из страха. Вот досада какая получилась.

Присмотрелся и увидел, что в низине, скрытые от мятежников, затаились верховые, сотни три-четыре, не меньше.

– Ишь где припрятал свой резерв хитрый хан Каип! – забеспокоился еще больше Лукьян. Встал с примятой травы, отряхнул халат от налипших колючек. – Отсюда резерву весьма удобно кинуться как на левый, так и на правый фланги, неприметно для Эрали-Салтана. Известить бы как киргиз-кайсацкого предводителя. И коня нет при мне, а пеши не успею и двух верст пробежать, как сражение закончится.

А над равниной протяжно завыли поднятые к небу длинные, сияющие на солнце трубы, послышались приглушенные расстоянием неистовые крики, заглушающие страх в сердце каждого воина, идущего навстречу возможной гибели. Взбивая ногами и копытами широкий вал серо-розовой пыли, войско устремилось к Чапу. Пыль поднялась настолько густая, что скоро пеших воинов было просто не разглядеть, сверкали в солнечных лучах лишь высоко вскинутые над головами наконечники копий. Всадники, будто великаны, неслись над землей, видные только верхней половиной тел.

Войско Эрали-Салтана медленно двинулось с места, его плотные ряды со щитами и копьями наперевес просматривались четко, потому как встречный ветер уносил пыль за спины воинов, к крепости, тоже готовой к отражению хивинской пехоты.

– Ура-а! – обрадовался Лукьян, когда увидел наконец, как на правом фланге хивинского войска произошло некоторое замешательство. В конной лаве атакующих конников образовался сначала глубокий изгиб, а потом широкая брешь: всадники неожиданно остановились, быстро повернули коней и пустили их на невысокий пологий холм, где у белого шатра на конях толпились немногочисленные приближенные из свиты хана Каипа.

– Семен! Назад! Назад скорее! – Лукьян закричал во всю силу легких, когда понял, что же происходит у него на глазах. Закричал в безнадежной попытке упредить друга о подстерегающей его неотвратимой беде. У ханской ставки вторично поднялись вверх и взревели боевые трубы, тут же сорвались с места свежие конники, укрытые в низине, и, обтекая равными частями возвышение, навалились с двух сторон на туркменских всадников. Одновременно не менее двух сотен хивинцев, наступавших на правом фланге рядом с Семеном, резко развернулись и нацелили длинные хвостатые копья Семеновым товарищам в неприкрытую спину. На небольшом пространстве, по склонам песчаных барханов, в дикой рубке закрутились обреченные на неминуемую смерть недавние сослуживцы Лукьяна.

Потрясенный увиденным, Лукьян упал лицом в колючую полынь – он слышал крики дерущихся в какой-то полуверсте от себя, слышал предсмертное отчаянное ржание побитых копьями и стрелами коней, но смотреть дальше, как его единомышленники падали кровавым месивом под копыта, сил не было…

Пришел в себя от того, что над головой послышалось конское похрапывание и гортанные крики. «Ну вот, и мой черед настал, и меня сыскали по ханскому приказу», – пронеслось в голове Лукьяна. Он резко вскочил на ноги, готовый дорого продать свою жизнь в последней драке – но подъехал Пров с тремя хивинцами, а у Прова на поводу Лукьянов конь по кличке Барс под седлом!

– Так ты не там?.. Не с Семеном? – только и нашел в себе сил спросить Лукьян. Пров покрылся бурыми пятнами, осадил коня и сверху резким тоном прервал его:

– Молчи об этом впредь! А то не сносить головы, уразумел? Изменщики получили по заслугам! Хан Каип приютил нас, дал нам кров и жалованье, а они вон что умыслили, змеи подколодные, – измену! Едем скорее. Эрали-Салтана будут искать до той поры, пока не переберут пальцами весь песок вокруг Чапа! И сыщут, хоть бы его нечистый укрыл под землей на три аршина! Потому как за его голову хан Каип объявил большую награду. Он сказал, что не убьет врага, а выдаст его Нурали-хану как выкуп за ханскую дочь Матыр-Ханикей, слава о которой как лучшей красавице дошла и до ушей Каип-хана. Идем и мы не мешкая ловить счастье, а то подоспеем под самый шапочный разбор!

Лукьян, потрясенный услышанным и увиденным, молча глянул на груды человеческих тел и конских трупов, разбросанных на трех-четырех барханах перед ханским шатром, так же молча сел в седло, не слушая торопливой и хвастливой болтовни Прова о своей встрече нынешним утром с ханом Каипом.

Под Чапом сражение шло на убыль. Как потом оказалось, каракалпакские предводители, старшины Тулгабек и Кальметкан, под утро были обнаружены в своих шатрах мертвыми. Семен Квас шел в большой тайне ночью к Эрали-Салтану, а где-то соседней ложбиной бесшумными ящерицами крались песками люди Каипа. Каракалпакское войско, лишенное предводителей, не выдержало напора хивинцев и дрогнуло. К тому же и численный перевес был на стороне Каипа едва ли не вдвое. Рассыпались хивинцы по окрестным барханам ловить чужих нукеров, хватать коней, потерявших хозяев.

В этой немыслимой кутерьме, в резких стычках из-за добычи, Лукьян поотстал от Прова, взял повод коня вправо, выбился из гущи воинства, потерявшего свои боевые порядки и занятого мародерством.

«Чтоб я да Семеновых друзей ловил! Да ни в жизнь такой подлости не сотворю, хоть под топор палача лягу! – вспылил про себя Лукьян. – А тебе, Пров, Суда Божьего околицей не обойти! Воздастся!»