– Проверял, думается мне, – высказал опасение Григорий Кононов. – Выведать хотел, верен ты хану Каипу или, как Семен, готов переметнуться к киргиз-кайсакам. Богу молись, а к берегу гребись, брат!

– Как знать, – неопределенно ответил на это Лукьян и в раздумий качнул головой, выказывая тем свои сомнения. – А то и так может поступить, как умыслил: посадит на трон кого-нито из знатных вельмож хивинских, а сам под себя все войско возьмет, главным сердаром-воеводой сделается. Вот и слава ему будет, и почет. Да и собственная казна изрядно таньгами наполнится. Было уже такое, сказывают, в здешних землях.

– Краденая кобыла всегда дешевле купленной, – буркнул Лука.

Уже прощаясь с россиянами, Лукьян сказал доверительно:

– Порешили мы с Михайлой, если будет каравану из Хивы обратный путь, то уйдем с вами вместе. Проберемся на Яик уже не как беглые, а как вольные люди. Дадим задаток алчному атаману, и он впишет нас в свое воинство под другими именами. А нет, так на службе у Нурали-хана останемся. Все ближе к России, и не у врага ее, вдруг для какого полезного дела сгодимся.

Григорий Кононов обрадовался такому решению собратьев и тут же предложил:

– Зачем же вам теперь уходить к Прову? Оставайтесь с нами.

Лукьян терпеливо разъяснил:

– Сейчас никак нельзя этого делать – не сносить нам тогда головы. Пров непременно пакость над нами учинит. Когда караван покинет Хиву, мы настигнем вас за пределами Хорезмской земли. Кинется Пров искать – а нас и помин простыл! Только вы уготовьте запасную казацкую одежду, чтоб, пристав к вам, могли бы мы переодеться и стать нукерами царицы нашей.

– Непременно все так и сделаем, – пообещал Григорий Кононов. – Может, еще какая просьба будет?

– Хотелось бы нам оружия огнестрельного достать для собственного бережения от пакостей недругов. Нет ли у вас лишнего? – спросил Лукьян, отыскивая на ковре за спиной медную шапку, потом поправил чуб на лбу. И вновь Данила увидел мелькнувшее темное пятно. Лукьян вторично заметил взгляд караванного старшины, криво усмехнулся и пояснил россиянам:

– То мне знак на веки вечные: клеймен вором за попытку взбунтовать мужиков на одном уральском казенном заводе, где лили мы железо и маялись от нещадной голодной жизни. Бежал с каторжных работ, пристал к ватаге Прова, а затем вместе с Семеном Квасом пробрались в Хиву. Вот как нами судьба-мачеха злая вертит. Теперь надёжа осталась одна – отпустит вас хан в обратный путь, так и нам представится возможность покинуть чужбину.

Данила Рукавкин в раздумье проговорил:

– Кто знает, долго ли нам пребывать вот так, между небом и землей. И как этот злоехидный змей Каип обойдется с пленным Эрали-Салтаном и иными, взятыми в плен под Чапом? Чужая жизнь здешними ханами ценится дешевле пареной репы. А что, если срубит головы киргиз-кайсакам да над воротами Хивы выставит? Ведь тако же в свое время хан Ширгази выставил головы князей Черкасского да Заманова. Кто поручится, будто и вправду он хочет сохранить мир с Нурали-ханом и отпустит Эрали-Салтана? Может в заложниках при себе оставить, чтобы Нурали впредь не делал попыток спихнуть его с хивинского трона… Угонит братца в пески, куда и Макар телят не гонял доныне… А оружие вам сейчас Григорий из своих запасов выдаст по два пистоля и заряды к ним. Спрячьте понадежнее за гашник[50]. Коль решитесь нас догонять, то приставайте под городом Урганичем. За старым руслом Амударьи в песках Шамской пустыни хивинские нукеры не отжважатся напасть на караван. Отпор дадим разбойникам достойный.

Вышли на подворье. Было темно и тревожно тихо, чем-то напоминало тот поздний вечер, каким уезжал от них ещё совсем недавно Семен Квас.

– Прощайте, братья. Мы теперь в Хиве стоять будем. Коль встретимся ненароком на улице или на базаре, не узнавайте нас. Опасение есть, – предупредил Лукьян, – вдруг ханские доглядчики следят за нами? И вас подведем, и себя понапрасну сгубить можем. – Они вывели коней за калитку и, не садясь в седла, медленно, бережась, отошли от дома, где обитали российские караванщики. И только потом поехали досматривать спящую столицу Хорезмской земли.

Минуло шесть дней, как с победой возвратился Каип-хан из похода против мятежных каракалпакских старшин под город Чап. Вновь ожили хивинские улицы, привычно, будто не было хотя и кратковременной, но кровавой войны в песках, загомонил многолюдный караван-сарай. На удивление недругам Нурали-хана, Каип-хан одарил недавнего врага Эрали-Салтана богатыми подарками, обласкал прочих посланцев хана Нурали и разрешил им выехать на родину. В последний час перед отъездом Малыбай навестил вконец расстроенных самарян.

Караванный старшина Рукавкин сокрушался, не находил себе места, хотя отлично понимал, что хивинский хан держал теперь заложниками россиян.

Рукавкин попросил Малыбая захватить их письма в Самару. Купец согласился, доверительно сообщил, что Мурзатай везет тайно донесение от Гуляева к оренбургскому губернатору и что нужные письма срочно будут переправлены в Оренбург для сведения о здешних происшествиях с посольством и караваном.

Неожиданно Данила после минутного колебания сказал Кононову:

– Григорий, а что, если и вам уйти с Мурзатаем? Что за прок сидеть здесь всем, неизвестно чего дожидаясь?

Кононов не успел ответить, как, побелев лицом, вскочил Маркел Опоркин, негодующе взмахнул руками:

– Ты что, Данила, нас за изменщиков почитаешь?

И Кононов сказал, как пулю в стену вбил:

– Каков ни будет прок, а дождемся его скопом. Дружно – не грузно, а один и у каши загинет! На том и порешим этот вопрос!

Рукавкин, не ожидая такой дружной отповеди, повинился: сказал так из желания уменьшить число возможных жертв ханского произвола. Быстро дописал свое письмо губернатору, протянул верному другу, пожелал на прощание:

– Поезжай, достойный мирза Малыбай. Да будет дорога вам легкой и счастливой. Напомните хану Нурали об урусах, здесь задержанных.

Малыбай надежно спрятал письма за внутреннюю подкладку теплого халата, сердечно пожелал россиянам успешного завершения их дела.

– Я и моя хатын Олтинбика будем ждать ваша каравана в ставке Нурали. Однако, мне надам идти свой каменный хивинский юрта, в дорога собирался будем. – В огорчении поцокал языком, помял лисью шапку, словно раздумывая, а не остаться ли и ему в Хиве с караван-баши Даниилом? Так и ушел, тревожась за друзей, остающихся во власти подозрительного Каип-хана.

Было довольно свежо, по-весеннему чисто и беспыльно на притихших улочках хивинской столицы. Киргиз-кайсацкие нукеры и погонщики верблюдов спешно вьючили тюки. Туча тучей ходил, заложив руки за широкую спину, нахмуренный Мурзатай. Он изредка бросал короткие фразы, поторапливая погонщиков, и без того упревших под поклажей от беготни туда-сюда по подворью. С укоризной посмотрел на удрученного Малыбая: дорог каждый час, а он невесть где бегает! А ну как хан Каип передумает и задержит посольство в Хиве еще неизвестно на какое время?