На подворье вышел одетый по-дорожному Эрали-Салтан, зажмурил глаза от яркого встречного солнца, повернулся к Мурзатаю.

– О чем ваши печальные мысли, почтенный Мурзатай-ага? Домой ведь едем!

Умудренный жизнью Мурзатай в раздумий покачал крупной головой, поджал темные губы, отозвался негромко:

– С чистым ли сердцем отпускает нас Каип? Не замышляет ли какой пакости? Так ли уж ему нужна Матыр-Ханикей, что простил тебе открытый вызов и мятеж каракалпаков? Вот от каких забот болят виски моей головы… Ты готов в путь, почтенный Малыбай?

– Почти готов. Был у урусов. Караванный старшина Даниил письма пересылает домой, мне отвезти доверил.

– Пусть у тебя и будут, – распорядился Мурзатай. – Посадите на коня почтенного Мусульман-Бия, – и вслед за Эрали-Салтаном легко поднялся в седло. Нукеры помогли престарелому Мусульман-Бию сесть на спокойную лошадь – старец возвысился, словно сухой, ветрами согнутый кипарис около горбатого мостика через арык. Глава посольства подал знак оставить надоевший чужой двор и трогаться в путь. Сизая пыль пошла следом за караваном.

К Малыбаю, тесняся конем между глинобитными стенами, приблизился Кайсар-Батыр в полном воинском снаряжении и в кольчуге под дорожным халатом, накинутым на плечи. Черные брови сошлись к переносью, глаза, словно у настороженной рыси, не мигая смотрят вдоль улицы, к распахнутым воротам.

– Глупый пастух доверил голодному шакалу ягнят пасти, – угрюмо пробормотал Кайсар-Батыр и со злостью сплюнул на дорожную пыль, которая густо клубилась в безветрии и оседала на конскую шерсть, на одежду и на лица всадников.

Малыбай не понял старшего нукера.

– О ком ты, достойный батыр, так говоришь?

Нукер молча указал плетью на группу верховых хивинцев, которые ожидали киргиз-кайсацкое посольство по ту сторону северных ворот, не пропуская в город толпу прибывших бродячих дервишей и мелких торговцев из соседних поселений.

– Елкайдар! – Малыбай не мог сдержать своего недоумения. – Неужели этот злобный скорпион сам поедет с нами в ставку Нурали-хана за его дочерью?

– Не приведи аллах такого попутчика на многие дни! – успокоил Малыбая Кайсар-Батыр. – Сказывает, будто хан Каип повелел ему проводить нас до Урганича, от разбойных туркменов уберечь.

– Почетная хорезмская стража, – догадался Малыбай, несколько раз взволнованно огладил бороду. – Не пришлось бы худо отбившемуся от отары баранчику, если залюбовался им из кустов зубастый шакал, – добавил Малыбай себе под нос, но достаточно громко, чтобы слышал и Кайсар-Батыр.

Старший нукер не ответил, плотно поджал губы, отчего концы отвислых усов едва не сошлись под подбородком.

У раскрытых ворот последний раз раскланялись с урусами, которые махали вслед каравану киргиз-кайсаков снятыми головными уборами, пока посольство не миновало двухстворчатые ворота. Потом к каравану пристроились хивинские нукеры: при Елкайдаре было три десятка отборных наемников, молчаливых – не подступишься – кавказцев.

Неспешным верблюжьим шагом двинулись на север тем же путем, что шли сюда. И все так же впереди ехал невозмутимый караван-баши Каландар-ага, лишь изредка пятками сапог поторапливал чересчур спокойную кобылу.

В полуразрушенный, продуваемый ветрами Урганич прибыли перед сумерками. Долго выбирали место ночевки, пока Мурзатай не решил заночевать на старом месте, близ мавзолея Текеша. Распорядился снять с верблюдов тюки, готовить ужин, потом подозвал Кайсар-Батыра, негромко спросил:

– Куда это ты отлучался? Будь осторожен в чужих местах. Выставь в ночь караульных нукеров, да чтоб не дремали. Места дикие, пустынные. Налетят из развалин барымтники, угонят коней, верблюдов, до родного кочевья не доберемся. А на Елкайдара надежду не иметь, он за нас не вступится. Еще и позлорадствует, сын худосочного скорпиона.

Кайсыр-Батыр так же тихо, сначала оглядевшись, ответил:

– Не это еще самое страшное, почтенный Мурзатай. Главный баранта на белом коне рядом с нами едет. Проклятый аждархо, чтоб не испить ему в жизни больше ни одного глотка воды!

Мурзатай вопросительно вскинул тяжелые веки, потребовал пояснить слова: на белом коне из хивинцев ехал только достарханчей Елкайдар.

– Почтенный Мурзатай, где это видано, чтобы умершего весной хоронили поздней осенью? Точно так же, где видано, чтобы бродячему дервишу давали охрану из целого отряда нукеров, словно знатному баю? Пусть вытекут мои глаза, если им привиделось такое! – И Кайсар-Батыр доверительно сообщил Мурзатаю: когда они въехали в Урганич, из развалин бывшего ханского дворца вышел одноглазый дервиш и долго стоял в отдалении, словно сторожевой суслик вытянулся у своей норы. Дервиш наблюдал за караваном, а спустя час, озирась, к нему пеши подошел Елкайдар и что-то сказал. Дервиш по-придворному приложил руки к груди и с поклоном удалился в развалины, пропал из виду.

– Вот тут-то и вкралась мне в душу недобрая мысль, стал и я любопытен, как болтливая старуха: знать захотелось, о чем мог говорить всесильный ханский визирь – достарханчей с бродячим дервишем? Тем более что, когда кланялся он, мне сразу почудилось, будто старого знакомца увидел. Только был он тогда не в одежде оборванного дервиша, а среди наемных стражников. Помните день, почтенный Мурзатай, когда ходили мы во дворец для чтения брачной молитвы? Этот одноглазый аждархо тогда не отходил от ханского достарханчея.

Кайсар-Батыр помолчал, издали понаблюдал за хивинцами, которые усаживались у разведенных костров, готовили ужин. Дым, клубясь, пропадал во тьме ближних пустых строений.

– Говори дальше, – требовал Мурзатай.

– Проследил я за хивинцами и приметил, как отделились в сумерках десять нукеров и отъехали вон за тот мавзолей шейха Шерефа. А там, с конем на поводу, их ждал тот самый одноглазый дервиш-наемник. И не один ждал, с ним верховые, кто с копьем, кто с соилом, человек тринадцать, не меньше. И у каждого тяжелый шокпар[51] зажат под коленом.

Мурзатай крепко сжал локоть Кайсар-Батыра, притянул нукера к себе совсем близко, спросил:

– И что же потом было? Где они теперь?

– Змеи спешно сплелись в один клубок, – со злостью ответил Кайсар-Батыр. – Следом за одноглазым наемником ускакали вдоль старого русла Аму на закат солнца, куда и нам завтра идти. А дервиш скинул драный халат, и под ним оказалась новая персидская кольчуга.

– Вот так хабар ты мне сообщил перед дорогой, Кайсар-Батыр, – протяжно выдохнул могучей грудью Мурзатай, в досаде ковырнул сапогом пыль, залегшую рядом с серым камнем. – Поневоле подумать можно, а не с дурным ли умыслом выпроводил нас Каип, не поручил ли он Елкайдару погубить посольство в песках, а свалит все на туркмен.

– Могли и такое присоветовать Каипу, – согласился Кайсар-Батыр. – А мог и сам Елкайдар замыслить недоброе.