Когда я снова очутился на озере, Чарли только что вернулся из «школы», где потерявших зрение взрослых (а большинство «учеников» этой школы – жертвы катастроф или несчастных случаев) учат жить в мире заново. Первые несколько дней мы топтались возле друг друга как два магнита, которые взаимно отталкиваются, вместо того чтобы притягиваться. Не то чтобы нам не хотелось разговаривать – мы просто не знали, с чего начать. Да и что я мог сказать брату жены, которую не сумел спасти?

А Чарли просто подошел ко мне, положил руку на плечо и сказал:

– Риз, ты – лучший врач из всех, кого я когда-либо знал.

Эти слова оказались больнее любых упреков и обвинений. Я обнял его, и мы немного всплакнули. Больше мы о прошлом не вспоминали – старались не вспоминать. И начали подбирать обломки, которыми были усеяны опустевшие поля наших жизней. То и дело мы натыкались на что-то, что ранило нас до крови, – и до сих пор натыкаемся, когда вместе, когда поодиночке. Реконструкция старых лодок, в которую мы оба ушли с головой, стала для нас чем-то вроде групповой терапии, и мы старались не пропускать ни одного сеанса, способного дать хотя бы призрачную тень забвения.

Утром позвонила Синди и сказала, что Энни слишком устала и что поездка в окрестности Мейкона вряд ли будет ей по силам.

– Кроме того, – добавила она, – мне не дали выходной.

Я ненадолго задумался.

– Ты не будешь против, если мы с Чарли съездим туда одни?

– Конечно, нет! – Синди, казалось, была удивлена. – Это уж вам решать, как лучше. Я не возражаю.

Я записал, как нам добраться до старой фермы, и через полчаса мы с Чарли уже ехали на юг – сначала по Четырехсотому шоссе, потом – по И-75. В Атланте мы ненадолго заскочили в «Варсити», где Чарли съел вредный для здоровья завтрак, состоявший из двух хот-догов с соусом чили, луковых колечек в кляре и кока-колы. Я ограничился фруктовым соком и бананом, после чего мы вернулись на шоссе.

На ферму мы прибыли около двух часов пополудни. Синди была права: участок оказался заброшенным. Большинство пекановых деревьев засохло, зато трава и сорняки благоденствовали; покосившийся дом рассохся и облез, старые щелястые доски были выбелены солнцем и дождями и остро нуждались по меньшей мере в трех слоях краски. Дом нас, впрочем, не интересовал, мы лишь бросили на него быстрый взгляд и сразу стали искать амбар.

Там нас ожидал чрезвычайно приятный сюрприз.

Для начала мы обошли сарай кругом: я рассказывал, что вижу, а Чарли ощупывал стены и заодно обрывал покрывавшие старые бревна вьюнки и лианы. В сарае, когда мы туда вошли, я подвел Чарли к ближайшей стене. Он прикоснулся к ней ладонями, и его незрячие глаза вспыхнули от восторга.

– Да это же просто золотая жила! – воскликнул он и улыбнулся.

Я был с ним полностью согласен.

На этом осмотр был практически закончен, но мы с Чарли, не сговариваясь, решили, что возвращаться с пустыми руками нам нет никакого резона. Прямо перед амбаром находилась очень ровная площадка, и мы, не мешкая, разбили на ней лагерь. Небольшая двухместная палатка, складной столик, аккумуляторный холодильник и походная газовая плитка – вот и все, что нам было нужно. Самым главным, однако, была наша полевая мастерская, в которой помимо ручных инструментов имелись отрезной и строгальный станки.

Спустя считаные минуты мы приступили к работе. Чарли, ловко орудуя фомкой и топором, одну за другой отрывал от вертикальных опор двухсотлетние доски и передавал их мне, я вынимал гвозди и в зависимости от сорта и состояния древесины пропускал материал через один или через оба наших станка.

Я мог бы, конечно, подробно описать Чарли каждый кусок добытого нами дерева, но я знал, что руки скажут ему куда больше, чем любые мои слова. Да и мне не хотелось лишать его радости первооткрывателя: Чарли получал от процесса столько удовольствия, что мне оставалось ему только завидовать. Джорджия, которую мы взяли с собой, чтобы она не скучала, внимательно наблюдала за нами со своего места в кузове прицепа: она любила держать Чарли в поле зрения. Лишь изредка она спрыгивала на землю, подходила ко мне и снова возвращалась в прицеп.

До темноты мы успели загрузить три-четыре десятка отменных досок. Это был первосортный материал, который можно было продать достаточно дорого, и его оставалось еще порядочно: по моим прикидкам, на то, чтобы покончить с досками, нам могло понадобиться еще два-три дня. После этого нам предстояло снять стропила и вертикальные опоры, сделанные из толстого, грубо отесанного бруса. По нынешним временам, стоили они очень дорого, и нам не хотелось оставлять их здесь даже на короткое время, хотя мы и знали, что с ними вряд ли что-то случится, пока мы съездим в Клейтон и обратно.

В половине девятого вечера я позвонил Синди, зная, что в это время Энни уже спит. На звонок она ответила почти сразу, словно специально сидела у аппарата, дожидаясь моего звонка.

– Алло?..

Мы немного поболтали: я спросил, как себя чувствует Энни, а Синди поинтересовалась, как мы добрались. Только потом я рассказал, что мы нашли.

– Твой амбар очень неплохо сохранился, – сказал я. – Мы с Чарли считаем: нам понадобится еще дня три-четыре, возможно, чуть меньше. Думаю, мы привезем неплохой материал. Даже очень неплохой.

Я знал, что Синди неловко спрашивать меня о цене, за которую можно будет продать доски, но я, по-видимому, застал ее в тот момент, когда она разбирала требующие оплаты счета и пыталась решить, какие из них следует оплатить в первую очередь, а главное – где взять на это деньги. Как бы там ни было, в ее голосе ясно прозвучали «деловые» нотки:

– Сколько, ты считаешь, мы сможем за это выручить?

Я ждал этого вопроса и заранее прикинул, сколько погонных футов досок и бревен мы сможем получить в конечном итоге. Цены на старое, выдержанное дерево я тоже знал очень хорошо и мог с легкостью назвать более или менее точную цифру, однако мне не хотелось чрезмерно ее обнадеживать, поэтому я решил ориентироваться на минимум. На самый, так сказать, минимальный минимум.

– Думаю, тысяч двадцать – двадцать пять, – сказал я.

На том конце линии воцарилась потрясенная тишина, потом Синди воскликнула:

– Ух ты! Во это да!

– На самом деле, – добавил я, – окончательная сумма будет зависеть от того, в каком состоянии брус, из которого сделаны каркас и стропила. Если они не подгнили и не тронуты жучком, каждое бревно можно будет продать тысячи за полторы – за две, но, в каком они состоянии, я пока сказать не готов. Чтобы до них добраться, нам надо сначала покончить с досками.

– Ну хорошо… Да, вам что-нибудь нужно?..

– Нет, – ответил я, прилепляя на место кожу на лопнувшей мозоли. – Чарли поет мне дифирамбы, так что у нас, можно сказать, все прекрасно.

Я дал отбой, и Чарли тут же прекратил делать вид, будто он не подслушивает.