— Мы и к нему зайдем, раз так, — пообещал мой друг, — А ты на работу поторопись. Если тебя уволят, я вас кормить не собираюсь. Будете с голода помирать вдвоем. Я, все-таки, не мечтаю о пропуске в рай.

Отец долго колебался, но все же отпустил нас двоих. И упросил Синдзиро меня «в магазинчике сегодня придержать», мол, раз защитил от бандитов, может, второй раз тоже сумеет защитить. И чтоб мы вдвоем соврали что-то Сатоси-сан. Отец, когда найдет сумку и мобильник, нам с работы по мобильнику в смс пришлет, что сам полиции рассказал. На том мужчины и порешили. И Синдзиро увел меня ему в магазинчике помогать. Мол, временно нанял уборщицей. Но, мол, щадить меня не будет. Если захочу подработать — буду трудиться в поте лица. Отец внимательно посмотрел на него, но промолчал. Немного вроде ему поверил.

Но… отец знал, что Синдзиро живет в нашем районе и держит магазин сладостей. Значит, наблюдал за ним? Хотя и не подходил поговорить. Они… враги?..

— Пойдем, — потянул меня за целую руку продавец сладостей, — Нам еще Сатоси надо найти, который бегает и тебя ищет. А мне — стрясти с него оплату химчистки.

— Так он забыл?! — возмутилась я.

— Представь, этот гад поклялся — и забыл, — проворчал мой друг.

Отец растерянно прищурился.

— Так вы… давно общаетесь?..

— Мы это… — покосилась на Синдзиро. Пусть он отмазку какую-нибудь придумает. Он, кажется, это умеет.

— Немного общались прежде, — улыбнулся молодой мужчина, словно ни в чем ни бывало, — Сатоси-сан даже мороженным угощал нас двоих.

Кажется, известие, что Сатоси-сан общается с Синдзиро и даже нас обоих мороженным угощает, отца немного успокоило — он явно доверял нашему полицейскому.

А продавец сладостей сердито добавил, но как будто бы внимание отца моего отвлекая:

— Вообще, что ты за мужик? Я твою дочку уже пару недель как заметил: единственный ребенок, у которого никогда нету денег, чтобы купить себе сладостей. Все время ходит мимо и мимо моего магазина.

Папа как-то странно улыбнулся вдруг. А мой спаситель от этой улыбки как-то помрачнел. Что-то этих двоих уже связывало, неприятное. Но, кажется, они решили не впутывать в это меня. Потому что ребенок. Звереныш. Тьфу, человек я!!! А будь я зверем, так и не было бы у меня человеческого облика! И не жила бы спокойно среди людей!

Но мой отец все-таки меня доверил своему давнему знакомому, которого заметно не любил. И побежал искать свою сумку, наверное, забытую возле того гадкого бара на траве. И на работу потом. А я вроде нашла подработку. В магазинчике сладостей, почти по-соседству. Но, разумеется, мне надо будет стараться. Я почему-то уверена, что Синдзиро лодырям платить не будет. Если ж девочка-якудза его испугалась на миг… Лодырям пугаться полагалось сильнее.

Школу я в тот день прогуляла.

Поклонницам Синдзиро, разумеется, не понравилось, что у него теперь будет новая сотрудница, не из их клана. Одна даже толкнула меня локтем, в больное плечо. Якобы, случайно зацепила. Но хозяин магазина заметил. Подошел и при всех, ледяным тоном сказал:

— Больше в мой магазин не приходите. Я никогда не буду вас обслуживать за хамское поведение с моим сотрудником.

Ревнивица убежала вся в слезах. И на меня стали коситься покупательницы еще более холодно. Но, впрочем, еще и обходить стали за шаг или два, теснясь друг с другом. Лишиться сладких речей красивого продавца им не хотелось. Возможно, у некоторых он был единственным источником комплиментов, всегда дружелюбный такой и сладкоречивый. А женщинам без комплиментов как без сладостей — жизнь становится адом. Словом, после его заступничества я могла надеяться, что меня трогать не будут. Ну, хотя бы поблизости с магазином.

К счастью, больше никаких особых событий в ту неделю не было.

А, нет.

Ой, простите!

Едва вам не соврала.

Мы через три дня гуляли после уроков вместе с Аюму. Каппа сам меня нашел, по запаху. И они с хозяйкой подождали, пока я выйду. У Аюму в тот день уроки чуть раньше закончились — она прежде своих тест дописала — и она успела отнести рюкзак домой и взять на прогулку мохнатого приятеля.

Мило так гуляли. И Каппа оказался милым, дружелюбным псом. Лицо мне дважды облизал и руки. Ой, нет, вру. Простите, едва не соврала! Руки он мне облизал трижды! И четвертый раз — вместе с половиной мороженного, которым подруга меня угостила. Как бы пес потянулся облизнуть руку мне в четвертый раз, но промахнулся и случайно захватил мороженного. Аюму, смеясь, сказала, что они сами уже наловчились отпрыгивать с мороженным, а вот я еще не знала, какое главное и единственное преступление у их младшего представителя семьи.

И Аюму совсем меня не стеснялась! Хотя и была старше меня на два года! Когда мы попались на глаза ее одноклассницам, мило улыбнулась, приобняла меня за плечи и представила им как свою подругу. Подругу! Настоящую! Те, конечно, поязвили, что я из младшей школы и мол, любит она «возиться с мелюзгой». Кажется, это были те самые одноклассницы, с которыми с большой радостью прощаешься, когда учеников сортируют по новым классам.

Вот, теперь все самое важное из случившегося на предпоследней февральской неделе я вам рассказала.

«Ну, вот и все, — устало подумал Тэцу. — Теперь точно все»

Чувств не было. Никаких. Злости тоже почти не было. Одна только усталость. Глубокая, непередаваемая усталость.

«Никто и не вспомнит» — с горькой усмешкой подумал Тэцу. И почему-то от этой мысли стало нестерпимо больно.

«А вдруг… все-таки… кто-то вспомнит?» — спросил изнутри мерзкий голос. Он как будто оглушил среди сгустившейся вечерней тишины и пустоты внутри. Надежда… как последний вскрик умирающего от жажды.

«Уже поздно. Уже давно поздно. Ты все еще веришь, что кому-то есть дело до меня? Мне казалось, что ты давно уже сдохла. Давно пора»

«А вдруг… все-таки… кто-то расстроится?»

Он подошел к шкафу и молча, со всей силы, расшиб об угол руку. Стало больно. До ужаса больно. Но ненадолго. Следом пришла все та же усталость. И холодная пустота опять зажглась изнутри.

«У меня ничего не осталось, — с кривой усмешкой подумал Тэцу, — Кроме этого мерзкого страха боли. Впрочем, и его можно обойти».

Молодой мужчина сел под закрытое окно, скрестил ноги и стал ждать.

«Стих бы какой-нибудь написать. Чтоб запомнили»

«Да заткнешься ты или нет?!» — и опять расшиб руку. Ушибленную. На этот раз о подоконник.

Со стены непреступно и грозно смотрела гравюра: изображение неизвестных самураев перед последним боем. Он зачем-то таскал эту старую гравюру с собой — в общежитие — с квартиры на квартиру. Старая, края уже потрепанные. Денег на оправу и раму не хватило. Потом экономил на ней. Теперь и возможности не будет. Но рука не поднималась выкинуть след о позабытых героев какой-то древней истории. Вот у кого были силы и мужество. Они с ними рождались. И умирали с ними. Без вздоха. Без сожалений.