«Если она у меня вообще есть ещё» — напоминает себе Лука.

Со стороны Глеба слышится тихое хмыканье, которое, впрочем, довольно быстро обрывается.

— У меня тогда совсем недавно умерла мать. Погибла из-за того что какой-то придурок счёл её лёгкой и богатой добычей. И я хотел справедливости и силы, чтобы её вершить. Я согласился. Всего-то один укол, подумал я тогда. Может это как паук Питера Паркера укусил. Вдруг я стану таким же крутым?

Лука криво усмехается и тут же вздрагивает, когда к нему на колени мягко приземляется Тихон: горячий, пушистый и родной. Сколько Лука его вот так гладил, прежде чем узнал, что тот домовой? Сколько обнимал, когда было плохо?

— Как оказалось, нас таких мелких и решительных было трое. У каждого выявились свои способности. У меня самые слабые и никчемные. У остальных действительно крутые умелки.

— Что случилось потом? — тихо спрашивает Алиса, но Лука всё ещё не решается открыть глаз.

— А ничего. Меня оставили на базе. Их… увезли работать. Делать то, что хотел делать я — участвовать в операциях, заниматься делом…

«А не тухнуть на базе гоняя себя словно белка по кругу полосы препятствий и стрельбища. И не получать брошенные, словно кость голодной собаке, дела типа проследи, помоги, посиди на телефоне» — мысленно заканчивает Лука, предпочитая не высказывать вслух своё недовольство.

— Мы пару раз связывались, а потом всё как-то так вышло… — сглотнув, Лука пожимает плечами.

Общение между бывшей командой не поощрялось, не давало сосредоточиться, как сказали им всем. А выбраться… Лука из города никуда и не выезжал. Какая тут встреча, когда их разбросало по разным концам страны. Тем более, когда они даже на сообщения перестали отвечать.

— А ближе к осени мне дали задание — найти подходящих кандидатов на новую группу. Они обещали, что, так же как со мной когда-то, проведут разговор, объяснят все положительные и отрицательные стороны, а потом предложат…

Лука представляет, как меняются чужие взгляды, и прячет подрагивающие пальцы в густой и длинной шерсти Тихона.

— Я и нашёл. Троих. Вас, — камнями падают слова на одну из чаш невидимых весов. Луке кажется, что он даже слышит этот звук.

— И передал о нас информацию, — не вопрос, утверждение и столько в голосе Алисы отчаянной злости, что Лука всё-таки смотрит: на бледное лицо, на котором блестят серые глаза, на упрямо поджатые губы. И внутри становится холодно так, будто его снова затягивает куда-то вниз.

— Передал, — а что тут спорить? Тем более, когда его и так вероятно ненавидят. — И попросил дать мне время. Я хотел понять есть ли шанс, что вы на это согласитесь. Посмотреть ещё варианты и, в конце концов, поговорить. Сам. А потом слёг с чёртовой температурой. Когда вышел, узнал, что они решили всё без моего и вашего участия.

— А ты знал, что мы могли умереть?

Лука вздрагивает от тихого, но пробирающего своим смыслом до костей вопроса. Оборачивается к всё так же сидящему в углу Макару: снова бледному и зажатому. Доверие хрупкая штука и, видимо, оно уже пошло трещинами, если и вовсе не осыпалось стеклянным крошевом под ноги.

— Знаешь, что до вас были ещё люди?

Что-то сворачивается внутри и оседает в желудке скользким тугим клубком. Хочется возразить. Он их не видел. До Алисы, Кости и Макара были только они трое. Однако и о том, что будет кто-то помимо него, Лука тоже не знал до поры до времени.

— Старик сказал, что подопытные при нём умирали или сходили с ума. Я не знаю, сколько было до вас… до нас Лука.

— И ты ему веришь? — неожиданно вступается Алиса. — Веришь старику, что похитил твоего брата и, как ты сам говорил, хочет пустить на опыты⁈

— А зачем ему врать?

Алиса фыркает и отворачивается. Ворчит под нос, но так что становится слышно всем:

— Дерьмо эта ваша сыворотка. У меня с детства обострённые слух и обоняние. А от этой гадости я получила только простуду, которой даже не помню когда болела до этого!

Лука чувствует, как внутри разливается тепло. Алиса его не ненавидит.

— Меня признали здоровой, выписали, однако я и половины того что раньше слышала или чуяла не ощущала. Словно всё ещё болела. А потом… Я не знаю, что и как ты сделал Лука там, в пиццерии, но я снова стала полноценной. Почувствовала себя здоровой и полной сил. Так что мне эта ваша гадость только проблем добавила. Тем более… Может Лука тоже получил свою порцию? Ведь у него «слабые способности», а заболел он как-то вовремя.

Лука хочет возразить. Он не вовремя заболел, а по дурости. Если бы не промок накануне, то может ничего бы и не случилось. Однако сказать хоть что-то не успевает. Прерывает отец, внезапно оказавшийся согласным с Алисой:

— А девочка-то дело говорит. Ты бы послушал, а? Может тебе тоже сделали что?

Лука морщится. Ничего с ним особенного не делали. Только кровь взяли…

«А может не только взяли» — услужливо подсказывает внутренний голос и Луке становится холодно. Не доверять своим, а база для него за эти годы стала вторым домом, это…

— Мы после неё стали меняться, — прерывает его мысли Макар. — Костя сильнее, я тоже получил… мелочь. Но температурило нас обоих. Так что думаю, сыворотка всё же действует. Так ты слышал про других, Лука?

— Нет. Я уже говорил. В самом начале я знал только про сыворотку.

— И ты поверил?

— Мне было двенадцать!

— Странно, но… почему-то я тебе верю.

Колко бьют под рёбра чужие слова и растекаются теплом. Хочется сказать спасибо, но Лука не успевает открыть рот. Сидевший всё это время тише воды, ниже травы Глеб наконец-то подает голос.

— Постойте, то есть вам помимо воли что-то ввели, изменили, а вы вот так спокойно…

— Всё моё осталось при мне, — замечает Алиса сухо. — Ничего нового я не ощущаю. И если Лука видит потенциалы и… Скажи, насколько сильны были потенциалы Кости с Макаром? — внезапно оборачивается она к Луке.

— Сияли чуть слабее чем у тебя, но… — мгновение