желая купить подарок сестре, Акира Куросава отправился в знаменитый токийский Maruzen, который располагался в возведенном Рики Сано в 1909 году здании и торговал иностранными книгами. Книжный оказался закрыт, и Куросава ушел; два часа спустя магазин был разрушен землетрясением и весь район объят пламенем. Литература – это волшебство и обмен, и на протяжении веков она, как и деньги, имела хождение на бумажном носителе и потому становилась жертвой стольких пожаров. Книжные магазины – это две плоскости, параллельные и пересекающиеся в одно и то же время: экономическая и неосязаемая. Это продажа экземпляров и сотворение и разрушение славы, утверждение преобладающих вкусов или насаждение новых, вклады и кредиты. В книжных магазинах всегда встречались и вступали в столкновение каноны, делая их ключевыми точками на геополитической карте культуры. Местами, где литература обретает плоть, а значит, и становится более манипулируемой. Пространством, где от района к району, от селения к селению, от города к городу решается, к каким книгам будут иметь доступ люди, какие получат распространение и потому будут поглощены, выброшены, переработаны, скопированы, адаптированы, переведены, станут жертвами плагиата или пародий или же предметами восхищения. Во многом именно в книжных решается, окажутся ли книги влиятельными. Неслучайно первое название, которое Дидро дал своему «Письму о книжной торговле», звучало так: «Историческое и политическое письмо к магистрату о книжной торговле, ее прежнем и нынешнем состоянии, ее регламентах, ее привилегиях, о негласных разрешениях, о цензорах, о разносчиках книг, о переходе через мосты и о других предметах, касающихся управления книжным делом».

Интернет меняет эту демократию – или, в зависимости от точки зрения, диктатуру – в распределении и в выборе. Часто я покупаю на Amazon или на других сайтах книги, изданные в городах, где я побывал, но не смог их купить. В прошлом году по возвращении из Мехико, где я пропахал десяток книжных в поисках книги Луиса Фелипе Фабре, опубликованной небольшим мексиканским издательством, я решил зайти на сайт Casa del Libro и обнаружил ее там по более низкой цене, чем в месте ее публикации. Если Google – это Поисковик, а Barnes & Noble – это Книжная Сеть, то не стоит и говорить, что Amazon – это Виртуальный Книжный по определению. Хотя в этом есть одна большая неточность: несмотря на то что он появился в 1994 году в качестве книжного под названием cadabra.com и вскоре превратился в Amazon, чтобы оказаться выше в алфавитной расстановке, которая господствовала в интернете до Google, он уже давно стал крупным универмагом, где книги обладают тем же статусом, что и фотоаппараты, игрушки, обувь, компьютеры или велосипеды. Правда, способность этого бренда привлекать клиентов зиждется на символических аппаратах вроде Kindle – ридера, или электронной книги, привязывающей покупку текстов к самому Amazon. В 1997 году Barnes & Noble обвинила его в недобросовестной рекламе: слоган «Самый большой книжный магазин в мире» не соответствовал действительности, потому что речь идет не о «bookstore», а о «book broker»[115]. Теперь Amazon торгует всем чем угодно, за исключением электронных ридеров, не носящих логотип Kindle.

Мы, искатели, рожденные в физическом мире, а поиск несуществующего книжного в Барранкилье представляет собой лишь один пример из тысячи, не можем не быть ими и в мире виртуальном: история электронной книги затягивает, словно триллер. Она появилась в сороковые годы; приобрела популярность в шестидесятые благодаря системам гипертекстуального издания; обрела свой формат благодаря Майклу С. Харту в семидесятые и название (electronic book) благодаря профессору Андриесу Ван Дамме из Университета Брауна в середине восьмидесятых. Когда в 1992 году компания Sony выпустила на рынок свое устройство для чтения книг с проигрывателем компакт-дисков под названием Data Discman, она стала рекламировать его как «библиотеку будущего». Ким Благг получил первый ISBN для электронной книги в 1998 году. Две эти даты, возможные точки отсчета, подсказки внушают ощущение, будто мы находимся между двумя мирами, как современники Сервантеса в XVI веке, Стефана Цвейга в веке XX или жители Восточной Европы в конце восьмидесятых. В медленном апокалипсисе, в котором книжные магазины являются оракулами, уникальными наблюдательными пунктами и в то же время полями сражений и мрачными, неумолимо меняющимися горизонтами. Как говорит Алессандро Барикко в «Варварах»:

Речь идет о мутации. О чем-то, что касается нас всех, всех без исключения. Даже у инженеров, там, в крепостных башнях, уже появляются соматические черты тех кочевников, против которых они – теоретически – сражаются: и в кармане у них варварские деньги, а на накрахмаленных воротниках осела степная пыль. Речь идет о мутации. Не о легком изменении, не о необъяснимом вырождении, не о таинственном заболевании: это мутация, совершаемая ради выживания. Коллективный выбор иной, спасительной ментальной среды обитания. Знаем ли мы хотя бы приблизительно, что могло ее породить? Мне приходят в голову технологические новшества, сыгравшие, вне всякого сомнения, решающую роль: те, что сжали пространство и время, сжимая и мир. Но, возможно, этого было бы недостаточно, если бы они не совпали с событием, распахнувшим двери социальных декораций: с падением барьеров, которые до тех пор удерживали значительную часть людей вдали от осуществления желаний и от потребления.

Вновь в этой книге появляется слово желание, эта платоническая и химическая энергия, которая, словно магнитом, притягивает нас к определенным телам и определенным предметам, ведущим к множественному познанию. В мире, сложившемся после 1989 года, в условиях неолиберализма, усиленного крахом Советского Союза, в мире, становившемся все более цифровым и оцифрованным, это желание материализовалось в потреблении пикселей, мельчайшей разумной величины для развертывания наших текстов, наших фотографий, наших разговоров, наших видеороликов, карт, где отмечены пути, по которым мы едем на машине или летим на самолете, в которых мы потеем или читаем. Поэтому у книжных есть сайты: чтобы продавать пиксельные книги и чтобы мы потребляли еще и образы, рассказы, новинки, приманки. Все это не простая случайность, а нечто сущностное: наши мозги мутируют, наши формы общения и взаимоотношений меняются, мы такие же и совсем другие. Как объясняет Барикко, в последние десятилетия изменилось то, что мы понимаем посредством опыта, и самая ткань нашего существования. Последствия этой мутации таковы: «Поверхность вместо глубины, скорость вместо размышления, последовательности вместо анализа, серфинг вместо погружения, коммуникация вместо выражения, многозадачность вместо специализации, удовольствие вместо усилия». Полное разложение буржуазного аппарата мышления XIX века, истощение последних остатков, оставшихся от краха божественного в повседневной жизни. Политический триумф иронии над сакральностью. Тем редким старым богам, которые пережили на бумаге две