— Вольно новобранец, хвалю за проявленную инициативу, — задумчиво проронил я и обратился ко всем, — глянем на потенциального самоубийцу, почтенные?

Глава 34

Избытком энергичности можно искупить полнейшую неспособность мыслить. Именно этой тактики придерживался барон Недлир, когда въехал в Самур и увидел своего падшего сыночка на перекладине. Не знаю, как так можно: без разведки, без данных по противнику — с шашками наголо врываться в город, но барон не шахматный игрок. Бей — беги, вот и вся тактика. К счастью, жители Самура — не загонные олени. Конная двадцатка легко протаранила неготовый десяток городской стражи, рассекла мечами веревки, подхватило драгоценное тельце сыночка и … на этом все успехи закончились.

Озлобленные горожане похватали кто колья, кто самострелы, стража сомкнула ряды, ощетинилась копьями, а подошедшая Кая Аисаки достала боло и метким броском запутала ноги лошади барона. Барон свалился, конные спешились — не бросать же им господина, завязалась ругань, угрозы, первые камни застучали по броне баронской дружины. Отборная брань заставляла алеть даже статуи водных орлов.

В общем, было весело, но как всегда я всё испортил.

— Риса, эффект усиления, — скомандовал я Саитане, и она послушно исполнила фишку магов воздуха, при которой область воздуха перед человеком сильно колеблется, усиливая звук в разы.

— Именем короля! — вскричал я нечеловечески громким голосом баронской дружине, — приказываю: оружие в ножны! Иначе вы у меня очередь за веревкой занимать будете в моём подвале, чтобы повеситься. Быстро исполнять!

Они, косясь на барона, не торопились это делать и тогда я достал свою магпалочку.

— Два удара сердца и все, кто не выполнил приказ, считаются поднявшими руку на королевского наместника. После чего все мятежники будут убиты.

Барон с побагровевшим лицом, совладал с эмоциями и не с первого раза, но попал в ножны мечом.

— Вы! Да как вы посмели благородного шана привязать к позорному столбу! — прорычал Недлир-старший.

Я внимательно вгляделся в кабанообразное лицо барона: с жесткой ниточкой наглых усов, кустистые брови, хоботообразный отросток, именуемый носом, с красными прожилками, бешено сверкающие, налитые кровью глазки. Вида звероватого, не трус, характер решительный, понимает только силу.

— Если благородный шан промышляет разбоем, его герб палач разрубает на площади, — транслировал ему позицию властей, — всегда так было в Шайне. Касательно вашего сына, в нём трудно было разглядеть благородство, когда он с шайкой своих людей попытался ограбить второго самурского купца.

— Мой сын не такой, — стиснул зубы в раздражении Недлир, — позвольте разговора наедине.

— Развяжите его, — указал стражникам на Недлира-младшего я, — и отмойте. Он поедет на суд короля.

Обратился к Недлиру.

— Ваша дружина, барон, сейчас же покинет город и встанет у стен. Иначе их безопасность я не гарантирую. С вами поговорим сразу после этого.

Барон одарил меня тяжелым взглядом, на который я ответил имитацией безмятежного взора Будды. Мне без разницы: в свидетелях весь город. Начнет качать права, всех положим. Отойдет баронство другому по указу короля, с ним и буду договариваться. Позиция для разговора будет не такая выигрышная, но может как человек, возможный феодал покажет себя лучше вот этих «бешеных псов».

Выхода у барона не было: затеять схватку — бессмысленная глупость, силой не прорваться. Пугать меня нечем — я при исполнении. Превысил полномочия? А кому не плевать, когда результат есть? Его сюзерен в столице, после выходки Реина охладел к своему протеже. Остается только попробовать замять дело.

Хотя прокачать меня на некую уступку он всё же попытался, сказав, что пойдет вместе с сыном.

— Сын у вас еще вырастет, — молвил ему, — а новый герб уже нет. Я здесь королевский наместник, а вы даже не в гостях. Мне и разговаривать некогда: дикарей выжигать иду со своей территории.

Он на это завуалированное оскорбление скривился, но послушно зашагал за мной в ратушу.

Там за мощным овальным столом из идоги (столик на гнутых ножках переставили в уголок) я положил все листы, на которых были запротоколированы украденные вещи перед бароном, показания свидетелей, допросы бандитов, подписи глав гильдий.

— Читайте, барон, — разрешил я, — это письменные свидетельства похождения вашего сынка.

Я по его виду догадывался: больше всего ему хочется разорвать их в мелкие клочья, спалить, развеять по ветру, но делать это, когда сзади стоит Кая Аисаки — очень глупо. Она уже всем продемонстрировала свое умение оглушения на площади. Когда мы уходили, бедолага еще валялся в отключке вместе со своим конем.

Глупить Недлир не стал, как и читать папочку уголовного дела. Только оценил количество бумаги, прочитал начало, перелистнул на вторую страницу «показания злоумышленников», скривился и отложил в сторону.

— Сколько? — обреченно спросил он.

— Я взяток не беру, — огорошил его, — мне за жителей Шайна обидно. Какого хрена, барон: убийства, серваж, разбой. Ничего прощать я не собираюсь.

Он взял меня на прицел своих кабаньих глазок.

— Тогда война, — неожиданно четко и мерно сказал он. — Вы не проедете по моей земле больше спокойно. Может силы у вас больше, но на сопровождение всех торговых обозов и жителей воинов не хватит.

Аисаки при этих словах дернулась, словно собиралась ему втащить, но пересилила себя.

— Король лишит вас баронства за это, — предупредил я.

— А если герба лишат моего сына, баронство всё равно пропадет, — объяснил он. — Не сразу, года-два-три, может быть. Граф Редри Лавулин таким фактом моего ослабления непременно воспользуется. Второму моему сыну восемь, если меня убьют, захватят — он ничего не сможет сделать. Так чего мне тлеть в ожидании, я лучше умру в бою.

Я посмотрел на Каю. Чего-то подобного я ждал от старого вояки, другое дело понимала Кая? Понимала-ли семья Ноккурет, что ответить за смерть их отца я могу. Другими смертями своих горожан, баронской дружины. Тут повода большого не надо, чтобы феодальную войну начать, только теряешь при этом не чувство справедливостизаконности соглашаясь на сделку, когда главный виновник избегает суда. Он его по-любому избежит, уйдет в бега. А теряешь жизни своих людей. Политика — это искусство возможного. Принцип неотвратимости наказания даже в современных системах бывает декларативен: были бы деньги и адвокат хорош или