любящего к не любящей. И так дальше по всей дороге — везде одно и то же. Даму Т любит её сосед, которого не любит она, а в него влюблена другая его соседка, которую мы вообще не знаем, но зато знаем, что он не любит её. И так — по всей продолжительности дороги… Все зубчики гребёнки наклонены в одну сторону, потому что иначе никак быть не может. Любопытно вот что: может ли измениться наклон зубчиков? Вдруг что-то щелкнет, и они опрокинутся в другую сторону — направление изменится: сменщица дамы Б полюбит моего сменщика, то есть тебя, а ты полюбишь сменщицу дамы Т. И так далее…

Да уж! Ну и картинку нарисовал Лангобард: какую-то не очень радостную, в которой все Свидетели Дороги — зубья в гребенке, наклоненные в одну сторону.

— Как такое вообще возможно? — я стоял напротив Лангобарда в сумраке Леса, словно наступил вечный вечер, и день больше никогда не вернётся. — Вы изобразили всех нас какими-то безвольными марионетками, куклами, не способными делать самостоятельный выбор: например, бросить всё и уйти куда глаза глядят… Но ведь никто не заставляет нас быть свидетелями дороги или кем-то ещё! Любить кого-то или не любить… Как может вообще существовать любовь там, где нет выбора?

— Последний вопрос глупый! Не тебе решать, где может существовать любовь. По моему мнению, так она вообще может существовать везде, и нет ничего, что способно её ограничить в этом… Второй вопрос поинтереснее. Вас, действительно, никто не может заставить любить или не любить, быть свидетелями или не быть… Неоспоримым фактом при этом является то, что кто-то, не считаясь с вашей волей, помог вам появиться, так же, как в своё время мне и всем остальным… При чём слово «помог» — в этом случае чрезвычайно завуалированный синоним слова «заставил» — с целью смягчения истинного его значения. Разве не это произошло, когда нас, хотим мы этого или нет, вывели на свет из небытия? Мы появляемся, откуда ни возьмись, — из воздуха, воды и земли, без свидетелей, — я не знаю никого, у кого на глазах произошло бы хоть одно появление. В разных местах на всём протяжении дороги. Медленно мы приходим в себя, адаптируемся, вспоминаем, наша память обретает не только что-то новое, чего ещё у неё не было, но, в большей степени, старое, что уже с нами когда-то случалось. Мы что-то начинаем понимать: хотя и живём, вероятнее всего, вечно, — ну, или почти вечно, — периодически происходит прерывание нашего бытия, похожего на шестерёнку, зубья которой стираются с течением времени, становятся всё короче, проскальзывают, исчезают совсем — бытие прекращается, начинается период небытия, потом меняют шестеренку на новую, и наше бытие возобновляется. Только память не беспредельна, не может вместить больше возможного, — реку не засунешь в кастрюлю, лишь небольшую её часть — что туда поместилось, то мы и помним…

Глядя на этого старика, в котором оставалось всё меньше отличий от дерева, я ненавидел его за то, что он помог мне осознать, насколько абсурдным является само понятие свободного выбора: лучше бы его совсем не было — ведь сколько бы ты не получил его, тебе всё будет мало, — потому что ты не в силах вместить больше, чем это возможно. Мне одинаково сильно не хотелось — как участвовать в этом действии, так и не участвовать в нём; вариантов выбора предоставлялось не так уж и мало: в одну из ночей выйти из замка Лангобарда и больше туда не вернуться, попытать счастья в Городе, попробовать найти человека, носящего по ночам булочки с изюмом своей возлюбленной, попытаться с ним сдружиться, или напроситься в напарники к пекарю, — заняться чем угодно, лишь бы избежать наметившейся участи превратиться в очередного Свидетеля Дороги, или — смириться с этой участью, — в конце концов, не такая уж она и печальная, в ней много чего интересного, — что же касается наклоненных в одну сторону зубьев гребенки, как выразился Лангобард, то они больше похожи на бесконечную вереницу синхронизированных маятников Любит-не-любит, никогда не сталкивающихся и вечно убегающих друг от друга, застрявших или, лучше сказать, залипших в загустевшем времени, — в одном положении, — предшественник Лангобарда, скорее всего, тоже был влюблен в Свидетельницу из Библиотеки, в свою Даму Б. Взять и влюбиться на этот раз в Свидетельницу из Торгового центра, вырвать свой маятник из цепких объятий липкого времени, качнуть его в другую сторону, — остальные тоже вырвутся, — возникнет разнобой в качании, как и положено, — пусть качаются, как попало, нарушая безрадостную последовательность Любит-не-любит, — создавая новую — Любит-любит, чтобы было по справедливости, половина на половину, кому-то повезёт, кому-то нет; и тогда, кто знает, может быть, повезёт именно мне, и моя любовь к юной Свидетельнице из Торгового центра не останется без ответа; или, ещё вариант, — стать Свидетелем Дороги, но при этом не влюбляться ни в одну из коллег, а поискать подходящую кандидатуру в Городе, сблизиться с ней аккуратно, и, только увидев взаимное чувство, окунуться в него с головой — окончательно и бесповоротно. Интересно мне было узнать, возможно ли в этом деле соблюсти такую аккуратность, пройти по этому пути иначе, чем суждено Свидетелю?

— По роже твоей вижу, о чём ты думаешь, но не хочешь мне говорить, — даже голос Лангобарда стал похож на треск медленно ломающейся древесины. — Возможно ли вообще выскользнуть из всего этого, проверить на практике — существует ли свобода выбора, и каковы будут последствия неправильного решения, противоречащего предначертанию? Отвечу сразу — выскользнуть, хотя и невероятно трудно, но возможно. На счёт последствий ничего сказать не могу — это проверяется на собственной шкуре. И вообще: где доказательство того, что подобные сбои не находятся в рамках предначертанного? Тебе будет лишь казаться, что ты вырвался, а на самом деле — последовал своему предназначению…

Лангобард отделился от дерева и выпрямился неожиданно легко и бесшумно, как-то очень вызывающе приблизился ко мне — никогда ещё я не видел его лица в такой близости — ощущение было, как будто упираешься глазами в каменную глыбу, вот-вот готовую на тебя обрушиться и раздавить.

— Думаешь, в другом месте будет иначе? Ошибаешься. Везде одно и то же. — Лангобард говорил шёпотом, но мне казалось, что его всё равно слышит весь Лес. — Замена тебе найдётся быстро, но если ты всё-таки решишь остаться, чтобы стать свидетелем дороги, то должен знать одну вещь: я не намерен добровольно уступать тебе своё место естественным образом: умереть своей смертью, покончить с собой, погрузиться в свет или тьму — это