и кнутоподобной бородой, невредимый, я оставался невидимым, — Лангобард проходил мимо, не обращая никакого внимания на меня, спускался на первый этаж, и вскоре весь замок, как дырявое корыто, погружался в пучину его беспредельного храпа. О! Здесь и наступала моя счастливая пора! Я брал ноги в руки и, стремглав, не разбирая дороги, мчался до тех пор, пока от ненавистного храпа не оставалось лишь слабое воспоминание на задворках памяти, после чего переходил на осмысленный и приятный бег; ночное счастливое время получалось гораздо счастливее дневного, потому что длилось дольше, во время короткого послеобеденного сна Лангобарда я успевал добежать до Торгового центра, где, давясь разными вкусностями на фудкорте, запихивал их в рот, что-то прихватывал с собой, — пережёвывал и глотал на бегу, стараясь вернуться в замок до того, как Лангобард проснётся, а ночная пора хоть и пролетала незаметно, зато не требовала безумной спешки, я многое успевал сделать неторопливо и вдумчиво: заранее присматривал в Городе во время дневного обхода интересные места для будущего посещения, запоминал маршрут, ночью не прибегал туда, как сумасшедший, не хватал и не запихивал в рот всё, что плохо лежало, шокируя невольных свидетелей этого, а заранее переходил на спокойный шаг, чтобы остыть и отдышаться, так что горожане не обращали на меня никакого внимания, — научился не задавать распорядителям и смотрителям в магазинах и кафе глупых вопросов вроде: "Можно взять это?" или "Сколько это стоит?" Понятие стоимости здесь не существовало, то есть существовало, но, как я выяснил со временем, говорить о ней было в высшей степени неприлично, всё равно что во всеуслышание обсуждать чьи-то физические недостатки, говорить человеку в лицо, что у него слишком большие уши или нос, ноги кривые, голова неправильной формы и так далее. Все прекрасно понимали, что цена есть у всех вещей, особенно у тех, которые произведены с приложением усилий и талантов, на которые потрачены ресурсы и время, — это касалось — продуктов питания, одежды и всего остального; но дело в том, и это до меня дошло не сразу, и, даже дойдя, с трудом усвоилось, — что здесь одинаковой ценностью обладало всё, в чём люди нуждались, между ценностями не существовало различия, то есть нельзя было про одну вещь сказать, что она более ценна, чем другая, и вот ещё что удивительно: сколько бы вещей одинаковых или разных ни было, они не становились ценнее единственной, — например, десять буханок хлеба не ценились больше одной буханки и наоборот, и это касалось всего, в том числе людей и нематериальных вещей — таких как мысли и чувства, — хотя, вероятно, последнее — уже моё личное мнение, не имеющее к объективной реальности никакого отношения, — впрочем, со мной ни единожды случалось нечто, что подтверждало это моё спорное мнение. Так что с уверенностью могу утверждать, что сами люди, а также их мысли и высказывания не имели здесь подавляющего значения — ни как множество над индивидуальностью, ни как индивидуальность над множеством.

Поэтому эквивалентом ценности одной вещи здесь выступает только ценность другой вещи или их совокупность, не имеющая количественного ограничения, — металлические, бумажные, цифровые и все остальные деньги, какие только возможны, тоже в ходу здесь, — я даже несколько раз видел, как ими расплачивались в кафе и магазинах, — однажды ночью в Городе я наблюдал картину, как мужчина расплатился мешком денег за одну булочку с изюмом, при чём продавец не выразил удивления, связанного с такой покупкой, ведь он продавал сдобу за всё что угодно: за улыбку, доброе слово, цветочек, сорванный в парке или давал вовсе бесплатно, мешку денег тоже не удивился, но мужчина, принесший его, выразил недовольство. Состоялся диалог между ними, свидетелем которого невольно стал я в одну из ночей, свободных от храпа Лангобарда. В гордом одиночестве я сидел за столиком, неторопливо наслаждаясь чашечкой горячего кофе и парой великолепных хрустящих круассанов.

— Вон та булочка с изюмом свежая? — спросил вошедший в ночное кафе мужчина, скинув с натруженных плеч огромный мешок и указав пальцем на открытую витрину, изобилующую выпечкой.

— С пылу с жару! — ответил улыбчивый пекарь в белоснежном халате и колпаке.

— Возьмёте этот мешок в качестве оплаты за булочку с изюмом?

— С удовольствием! — согласился продавец, услужливо выходя из-за прилавка, чтобы помочь мужчине перетащить мешок в подсобное помещение.

— А почему вы не спросили, что в мешке? — заподозрил неладное странный посетитель и вцепился в свой мешок обеими руками.

— Вы же сами спросили, дам ли я вам булочку с изюмом за этот мешок? Прекрасный мешок! Мне он сразу понравился! Вот я и согласился.

Ситуация привлекла моё внимание настолько, что я отложил круассан: похоже, мужчина подготовил подвох добродушному продавцу, — к нему я не первый раз захаживал, много вкусностей перепробовал, получая их к кофе в обмен на всякие безделицы вроде сосновых шишек из Леса или камешков с берега Реки, которые я на такие случаи, не желая получать еду даром, собирал в рюкзак по пути. — а странному гостю с мешком добродушие хозяина кафе было, явно, не по душе.

— Вы что же, хотите сказать, что готовы отдать мне булочку за мешок, не считаясь с его содержимым? — мужчина повысил голос.

— Конечно. А что здесь такого? Если вас это смущает, можете оставить себе всё, что в нём находится.

— Конечно, могу, ведь там деньги. Этот мешок битком набит деньгами, купюрами в пачках.

— О! Это хорошая новость! — пекарь вполне искренне радовался за гостя. — На эти деньги вы, наверняка, сможете что-нибудь купить в других кафе или магазинах. Их надо куда-то переложить. Могу вам под это дело выделить одну из своих хозяйственных сумок.

— Не нужна мне ваша сумка! Я хочу получить булочку с изюмом за весь этот мешок вместе с его содержимым.

— О! Чудесно! Я впечатлен вашей оценкой моего скромного труда! Вы разрешите отнести мешок вместе с его содержимым в кладовку и выдать вам булочку?

— Давай, давай! — хмуро пробурчал мужчина, а когда пекарь скрылся в подсобке, с трудом волоча по полу огромный мешок, добавил себе под нос: — На эти деньги я бы мог с потрохами купить всю твою вшивую забегаловку вместе с половиной этого города.

Эти слова вызвали у меня улыбку! С выкупом половины Города за мешок денег посетитель кафе, явно, перегнул палку — как можно выкупить половину бесконечности? — ведь, насколько я понял к тому времени, никто никогда не видел начала Города и, уж тем более, его конца, слышал я множество рассказов от разных людей, что Город, хотя и ограничен в ширину и зажат между