– С работой-то?

– Да, да. С подачи бэхээсэсников и попёрли меня. Я же их фотографировал, когда осетров тащили, а они рядом… А, да что там говорить! Вы молодой ещё, Данила Павлович…

– Это плохо?

– Нет. Это хорошо.

– Не вижу логики.

– Были бы старым да мудрым, как вы говорили, в машину ко мне не сели бы.

– Ещё не поздно. Разворачивайте!

– Поздно. Прикатили. Вон она, тоня-то!

Наш автомобиль действительно сделал плавный поворот по пыльному грейдеру, выкатил на песчаный холмик, и глазам открылась безмятежная панорама Волги. У берега завершался выбор невода. Народу вокруг собралось больше, нежели рыбаков. Кого только не было! Ошарашивало количество грузовых и легковых автомобилей, высовывались в кустах мотоциклы, в тени ближайшей рощицы укрылись частные «жигули» и «москвичи». Не хватало только пожарной команды, но её отсутствие компенсировал колхозный «молоковоз», водитель которого откровенно загорал на солнышке, голый по пояс с газеткой в руках. Когда «мотня» невода с бунтующими осетрами совсем приблизилась к берегу, толпа хлынула в воду. Бригадир, здоровенный детина, величаво командовал парадом. Наш «запорожец», на который никто не обратил внимания, скромно нырнул в тень прибрежного кустарника.

– Снимать? – повернулся ко мне «следопыт», в руках у него был фотоаппарат.

– Только чтобы фотографии были, – кивнул я ему; а народ уже тащил к своим машинам осетров, ликуя и радуясь.

Сиганул в кучу и шофёр, зазевавшийся с газеткой. Я выбрался из «запорожца» – до чего маленькая и неудобная машина! «Следопыт» уже торчал за моей спиной, щёлкая затвором.

Среди всех беснующихся у невода выделялся долговязый лохматый парень в рыбацких сапогах пиратской наружности. При нём было несколько человек, которые беспрекословно выполняли его команды. «Пирату» повиновались и рыбаки вместе с бригадиром. Он поднял руку, и из рощи выкатил грузовик, лихо подвернул к берегу и по колёса окунулся в воду. Сподручные «пирата», сортируя осетров и отбирая икряных, начали кидать их в кузов. Для удобства открыли борт.

У меня, как это по-простому выразиться, отвисла челюсть от такого бесчинства. Тоня рыбацкая – место для посторонних закрытое, простым гражданам и транспорту находиться тут во время вылова рыбы запрещено. Я обвёл глазами весь берег – и милиции нигде нет, чтобы прекратить этот беспредел; вот когда я горько пожалел, что пошёл на поводу у бывшего редактора.

Пока я приходил в себя, наблюдая невероятную картину беспредела, грузовик был загружен, и «пираты» начали закрывать борт.

Я подошёл к долговязому. Только тут он меня и узрел, вперившись, словно в инопланетянина.

– Какого… надо? – просто и понятно выматерился он.

Я достал красное удостоверение.

– Прокурор района. Что происходит?

Немая сцена длилась с минуту. «Пират» из краснорожего превратился в зелёного, но не потерялся в ориентации и глухим голосом попросил отойти с ним. Я оглянулся, вокруг нас собиралась вся толпа. Не было только моего «следопыта» с фотоаппаратом. Потом уже он мне признался: «Сам не знаю, не помнил себя, очнулся – за барханом песка лежу».

Мы отошли в сторону.

– Инструктор райкома Козлин, – представился он. – Рыбу гружу по заданию. Все вопросы к Хайсе.

Это имя я уже знал. Это было имя Первого. Так его называли все не только в районе, но и в области. И все знали, кто это.

Я дал команду разгружать грузовик и переносить рыбу в колхозные прорези, плавающие тут же.

– Акт составьте, – сказал я звеньевому, когда и он приблизился к нам. Козлин зажал голову руками и сел в мокрый песок на прыгающую волну.

– Не надо всё это, прокурор, – сказал он мне, когда я предложил подписать акт. – Мне что Хайсе докладывать?

– Так и расскажите.

Когда я возвратился к «запорожцу», ни автомобилей, ни мотоциклов не наблюдалось, «следопыт» ёрзал на сиденье за баранкой, молчал, прятал глаза.

– Козлин, чёрт его дери! – выругался он. – Как я его не заметил? Что творят, а?

– А вы, значит, с ним знакомы?

– Инструктор! Кто его не знает? – Бывшего редактора распирало. – Вот попался, так попался!

– Если я вас попрошу, Антон Семёнович, плёночку мне подарить, вы, надеюсь, возражать не будете? – прервал я его возмущения.

– Конечно. – Он полез за фотоаппаратом.

– Нет, – остановил я его, – сейчас приедем, времени ещё достаточно, вы её проявите и занесёте мне в прокуратуру.

– Да-да, – спохватился он и, торопясь, завёл мотор. – Конечно. Как я не подумал. У меня дома и проявитель, и фиксаж. Всё есть. Я быстренько.

Плёнку он мне принёс. Фотограф из него неказистый. Много солнца, кое-где выдержка не та. Но лица Козлина и других получились.

А вечером мне позвонили и срочно вызвали в областную прокуратуру.

Corpus delicti[25]

Люди охотно верят тому, чего желают.

И Косаревский и в особенности Свердлин отчаянно надеялись, что коллегия в управлении для их начальницы завершится благополучно, но, когда услыхали о полном триумфе, души их взвились на седьмое небо от восторга. Души этих мелких грешников и невинных волокитчиков каялись и мучились, ведь в случае разноса печальная участь ждала и их самих. Поэтому благостная весть с их подачи облетела весь райотдел задолго до того, как следующим утром майор Панова безмятежно ступила на порог своего кабинета.

Мало того, что Замазюкин из дежурки напугал, рявкнув на весь коридор: «Здравия желаю, Екатерина Михайловна!» – её «бандиты» сразили, выскочив из-за столов, как по команде, и, как на параде, вытянулись стрункой, чего никогда не бывало. Но и это было не всё. Она ахнула бы, но сдержалась. На её столе благоухали багровые розы в сверкающей вазе, а по кабинету плыл чарующий аромат, несвойственный и вредный милицейским заведениям.

– Спасибо, молодцы! – в тон ситуации вполне с серьёзным видом прошлась Панова сквозь мыслимый строй к своему столу. – Хороши в ученье. Посмотрим вас в бою!

– Рады стараться! – рванули басами молодцы в потолок и не ударили в грязь лицом: весь день, почти не отрываясь, провели в работе, дотошно, не мешая друг другу, допрашивали свидетелей, потерпевших, печатали документы – откуда всё взялось! У Косаревского-то понятно: он торопился завершить дело «санитаров», его и подшить, и пронумеровать, и опись сделать. Передавать надо было дело в управление Курасову – генерал наконец решение принял. А там, наверху, не любили, если снизу дела поступали к ним, оформленные кое-как, наспех, да с нарушениями. Зло стегали за промашки на каждом совещании. У Свердлина же само собой накопилось столько, что за неделю не разгрести, ему сам Бог велел не разгибать спины.

Пообедали все вместе в кабинете, и только тут Косаревский подскочил, словно пчелой ужаленный, обнаружив досадную прореху. В бумагах