дела не хватало заключения дактилоскопистов. Постановление о назначении экспертизы грустило одиноко, а заключение экспертов – тю-тю. Косаревского заколотил нервный стресс, он с трудом дождался, когда приятель закончит допрашивать очередного свидетеля, когда тот выйдет, и только после этого встал и, привалившись спиной, плотно загородил собой вход в кабинет.

– Что-нибудь случилось? – встревожилась Панова.

– Нет заключения, – уставившись на Свердлина, произнёс тот.

– Там где-нибудь, смотри лучше, – беспечно хмыкнул Свердлин. – Сроду с тобой эксцессы.

– Почему это со мной? Ты же назначал экспертизу месяц… Нет! – Косаревский бросился к столу, поднял вверх бланк постановления. – Вот! Тобой выписано! Два месяца назад!..

Он подождал, чтобы народ насладился.

– Где результаты? Получал заключение?

– Да куда оно денется? Ну, допустим, получал.

– Как допустим? – вмешалась и Панова. – А если они нашли отпечатки? Если эксперты нашли отпечатки пальцев воров?

– Значит, не нашли. Я бы уже этих «санитаров» ваших к генералу лично доставил. Что вытаращились? Верную капитанскую звёздочку получил бы уже. Мне она сейчас как раз нужна. Я что, враг себе? Похож на дурака?

– Тебе не капитана присваивать!.. – заволновалась Панова. – Я у тебя последние эти сниму! Будешь рядовым бегать.

– Да что вы, ребята, в самом деле, всполошились? – Свердлин так и не понимал беспокойства коллег. – Погляди лучше, Андрюш, затёрлась где-нибудь бумажка эта чёртова.

– Бумажка чёртова?! – прорвал гнев Панову. – А ну, ищи сам, пинкертон[26] несчастный!

Свердлин и без её окрика бросился к столу Косаревского, схватил подшитое почти уголовное дело, начал лихорадочно листать, перетряхнул, подняв над столом – пусто.

– Нет, – растерянно поднял он глаза на приятеля. – Ты всё подшил?

– Всё! – зло выпалил тот.

– Я ещё в сейфе сейчас посмотрю. Было заключение. – Свердлин рванулся к своему сейфу, вывалил содержимое на пол. – И, кажется, пустое. Не нашли они там никаких отпечатков. Вернее, нашли, конечно, я сам отбирал… помогал отбирать пригодные для идентификации… На глаз пригодные… Но потом они не подошли… Не оказалось…

На Свердина больно было смотреть. Он копался в куче бумаг на полу, как полоумный археолог в развалинах раскопок.

– Да не долдонь ты, – хлопнул его по плечу Косаревский. – Успокойся! Вспомни хорошенько. Не суетись.

– Не нашли они пригодных отпечатков. Смазанными все оказались. Это же из квартиры потерпевших Багритовых! Второй эпизод! Первый эпизод в соседнем районе был. У Митрофанкина был первый разбой, а потом разбойное нападение у нас. Но Багритовы поздно заявили. Я сам выезжал. Там ничего не найти. А что найдёшь через неделю? Да и перетёрли посуду, убиралась хозяйка… Но я для порядка, чтобы они успокоились, – не зря же выезжал! Экспертов заставил попотеть, сам копался. Нашли кое-что. Больше для смеха. Нет, для дела, конечно. Несколько отпечатков. Пригодные пальчики! Но чьи? Воров? Может, и их. Скорее, конечно, хозяйские. Но взяли… Так что отпечатки изымались! Это точно.

– Чего ты мелешь? Совсем рассудка лишился? Заключение где? – напирал Косаревский.

– Нет заключения, ребята, – сел на пол возле кучи бумаг Свердлин. – Но было… Я помню.

– Ты пошевели мозгами. – Косаревский начал проявлять беспокойство за приятеля. – Куда тогда подевалось всё?

– А может быть, и не было? – тискал свою голову в руках Свердлин. – У меня в производстве все кражи нераскрытые. Звонят каждый день потерпевшие. С ума сойти можно. Им одно скажи – когда найдём? Голова кругом идёт! Я действительно ничего не помню. Я закрутился…

– Ну вот что, детка! – поднялась из-за своего стола Панова. – Беги-ка ты к экспертам. Ищи там заключение. Только чтобы начальник их не узнал. Я Корзухина знаю. Тот враз Максу всё доложит. Он – чёткий служака. Тогда уж точно не сносить тебе головы.

– Спасибо, Екатерина Михайловна, – вскочил с пола Свердлин. – Я быстро. Туда и сюда. Вы и моргнуть не успеете. У них заключение. А где ему быть? Я мигом.

И Свердлин умчался со скоростью курьерского поезда.

– А ведь было заключение, – когда шаги Свердлина стихли в коридоре, подошёл к окну Косаревский, успокаиваясь. – Было. Я вспоминаю. Он мне хвалился, что сам в шкафах у Багритовых копался, помогал экспертам отпечатки бандюг отыскивать. Перед девчонками Багритова рисовался. Ох, красавчик! Не уймётся никак! Мало ему дочки прокурорской!

– Не стоило бы это обсуждать, Андрей Иванович, – урезонила капитана Панова. – Тем более за глаза.

– А я и не собираюсь. – Косаревский хмыкнул. – Наш Ромео обивает их пороги.

– Не скажите.

– Да будет вам. Фирка мне, как на духу! Замучил своим влюблённым трёпом!

– Кстати, а почему Фиркой вы его кличете? Что за Фирка? Всё забываю вас спросить?

– Так он сам же себя так называет. А вы не замечали?

– Да нет как-то…

– Что вы? Заметьте. Перед обедом обычно. У него само собой вылетает постоянно: «Фирка есть хочет. Фирка есть хочет». Как попугай!

– При чём здесь Фирка? У него имя есть – Владимир Кузьмич.

– Это мать его так зовёт. Я спрашивал. Отец у них это… Из… В общем, бросил их или развелись. Он мало о нём рассказывает. Вроде как стесняется. Я не углублялся. Чего в душу лезть!

– Еврей, что ли? Так и скажите. Всё вокруг да около. Вы же следователь!

– А при чём тут следователь?

– Но вы же друг его?

– Друг? Откуда? Так. В близких, конечно, отношениях.

– Эх, мужики…

– Мужики – народ особый, Екатерина Михайловна. Чтобы нашу душу понять…

– Знаю. Как в хайямовский кувшин, надо в неё заглянуть, – махнула рукой Панова. – Только у Фирки, как вы зовёте Владимира Кузьмича, она неглубока.

– Я бы с выводами не поспешал, – сощурил глаза Косаревский. – А я каким выгляжу под вашим микроскопом?

– Вы?

– К примеру?

– Вы существо загадочное, успокойтесь. – Панова улыбнулась миролюбиво. – Я вас ещё не разгадала. Но я упорная, учтите.

– Интеллигентный вы человек, Екатерина Михайловна. Повезло нам с начальством.

– Радуйтесь.

– А что там с кувшином? Мимо ушей пролетело. Какой-то Хайям[27], да?

– Ну как же? Персидский повеса. Один из ваших классических представителей. Не знаете?

– Что-то вроде?… Где-то?…

Панова лукаво глянула на подчинённого, будто вспоминая, и продекламировала нараспев:

Когда ты для меня слепил из глины плоть,

Ты знал, что мне страстей своих не побороть;

Не ты ль тому виной, что жизнь моя греховна?

Скажи, за что же мне гореть в аду, Господь?

– Браво! – разинул рот от удивления сражённый наповал Косаревский. – Не ждал. Вот! Я не ошибся. Вы продолжаете нас удивлять своей культурой и проницательностью.

– Да уж какая тут проницательность! Бросьте, – перебила велеречивого следователя Панова. – Свердлин запутался в своих связях. Не до работы ему. Вот и заключение потерял.

– Это всё любовь, – осуждая, покачал головой