Наконец в самом низу я нашла то, что можно использовать.

«Эй Шиян оме нэлоне васа» – «Сообщай Шияну о необычных вещах».

Очень расплывчато.

Немного подумав, я взяла резец и изменила команду на другую: «Эсун Шиян омэ нэлоне боса» – «Повинуйся Шиун во многом».

Коряво, конечно, но сработать может.

И я вживила этот осколок сразу за тем, на котором была вырезана команда «подчиняйся мне всегда».

Мауга зашевелился, как только я от него отодвинулась, и я выскочила из комнаты до того, как он заметил, что у него были гости. Глаза резанул яркий свет – пока я занималась своими делами, слуги зажгли все лампы в коридорах дворца.

Что ж, я сделала все, что могла. Если сработает – отлично, если нет – придется расхлебывать последствия.

Я поспешила к себе, надеясь, что по пути вонь Мауги выветрится.

Дверь в мою комнату была приоткрыта. Сердце заколотилось чаще, губы пересохли.

Я потихоньку открыла дверь шире. Кто-то в темноте сидел на моей кровати. Кто бы это ни был, он сидел неподвижно, как Мауга после того, как я вытащила из него осколок.

Бежать, бежать куда угодно, лишь бы не входить в комнату, где меня поджидает эта темная фигура. Но это моя комната, и, если убегу, ее могут обыскать, а там, под кроватью, спрятан дневник.

Я сняла с крюка на стене лампу, выставила ее перед собой и шагнула в комнату:

– Кто здесь?

Молчание.

А потом тихий и шершавый, как язык кошки, голос:

– Мне нужна помощь.

Баян. Страх отхлынул, как волна, после которой проседает песок под ногами. У меня ослабли колени.

– Что ты тут делаешь? Да еще посреди ночи.

– Не знал, куда еще пойти, – сказал Баян и резко отвернул голову.

С ним явно что-то было не так. То, как он двигался или, наоборот, не двигался, – все настораживало. Я задержала дыхание и прошла в комнату.

– В чем бы ни была твоя проблема, у отца точно больше возможностей помочь тебе, – несколько раздраженно заметила я.

– Нет! – вскрикнул Баян.

Я остановилась и подняла лампу повыше. С такого расстояния было хорошо видно, что его трясет как в лихорадке.

– Баян?

Он повернулся ко мне.

Я открыла рот, но не смогла произнести ни слова. Желудок от ужаса словно в камень превратился. Высокие скулы Баяна сползли вниз, и нижние веки тоже, причем настолько, что стала видна их внутренняя красная сторона. Баян словно был вылеплен из воска и кто-то поднес к нему горящую свечу.

– Знаешь, что он делает, Лин? Он там занимается выращиванием… Он выращивает людей… Ставит опыты.

– Я тебя не понимаю. Чего ты от меня хочешь?

Я протянула к Баяну руку, но так и не смогла дотронуться до его плеча. Мне показалось, что, если я к нему прикоснусь, все станет только хуже. То есть я вообще не понимала, что происходит.

– Спрячь меня! – Баян слабыми пальцами схватил меня за рубашку. – Прошу!

Почему он ко мне пришел? Он действительно никому, кроме меня, не может довериться?

Я оглядела комнату. Здесь всего два возможных укрытия – шкаф для одежды и место под кроватью, но под кроватью у меня был спрятан дневник.

– Шкаф, – сказала я, а про себя решила, что все выясню, когда он будет в безопасности.

Баян обмяк от облегчения, но все еще продолжал держать меня за рубашку.

– Спасибо. Прости, что часто был жесток к тебе. Мне действительно жаль.

– Ладно, чего уж там.

Казалось, каждое слово стоит ему больших усилий. Я приобняла Баяна одной рукой и позволила ему опереться на меня, пока он вставал с кровати. Его ребра словно просели у меня под ладонью, как будто они были не из костей, а из морской губки. Баян распадался у меня на глазах и при моем прикосновении.

Он снова заболел? Почему он не хочет, чтобы отец помог ему?

– Баян, может, нам следует…

– Вот ты где…

На пороге комнаты стоял отец. Рукава его мантии были закатаны до локтя. Его пальцы крепко сжимали посох, а руки были похожи на зачищенные от коры высохшие ветки дерева. За спиной отца стояла конструкция – обтянутая кожей грузная мускулистая тварь с мордой и пальцами обезьяны.

– Баян захворал, – сказал отец. – Я забираю его с собой.

Баян немного осел, но ничего не сказал. Отец смотрел на меня и ждал, когда я отпущу Баяна и отойду в сторону.

Так и надо было поступить, но я откашлялась и сказала:

– Он говорит, что не хочет идти с тобой.

– Он сам не понимает, что говорит. У него лихорадка, а лихорадка вызывает бред. Ипо, забери мальчика.

Плоть Баяна была мягкой, как сырое тесто, и холодной.

Обтянутая кожей конструкция вошла в комнату с вытянутыми вперед руками.

И что мне было делать? Если бы я в тот момент выступила против отца, я бы лишила себя шанса бороться с ним впоследствии.

– Прошу, не надо, – просипел Баян. – Машина памяти.

Машина памяти? Но расспрашивать Баяна в присутствии отца было просто опасно.

– Прости, – шепнула я.

Ипо взяла его на руки. У меня сердце сжалось, когда я смотрела на эту картину.

– Не делай ему больно, – попросила я отца.

Он посмотрел на меня так, словно у меня на лбу появился третий глаз.

– Баян – мой приемный сын, зачем мне причинять ему боль?

Но его удивление было наигранным. И еще было что-то в том, как он смотрел на Баяна, как он смотрел на меня… Я не могла определить, что это было. Точно не любовь, или ненависть, или еще какое-то из знакомых мне чувств.

– Просто будь к нему добрее, – сказала я.

Отец прохромал ко мне через комнату и, прежде чем я успела отвернуться, взял меня за подбородок свободной рукой.

– Кто ты такая, чтобы говорить мне, что делать?

В его голосе была злость. И в его голосе прозвучала надежда. Жар от его руки растекался по моим щекам. Взгляд блуждал по лицу – со лба к глазам, от глаз ко рту.

Я разомкнула губы, чтобы ответить, а он придвинулся еще ближе.

– Я – Лин.

Отец неожиданно меня отпустил, резко развернулся и зашагал к двери. Ипо с Баяном на руках поспешила следом за своим господином.

– Когда очухается, передам, что ты о нем тревожилась, – сказал отец уже с порога.

Дверь захлопнулась. Я стояла посреди комнаты, сжав кулаки, и силилась понять, что в моем ответе так не понравилось отцу. Правда, в этот раз это не так уж сильно меня беспокоило.