Солнце опускалось за горизонт медленно и равномерно, как старик, который погружается в ванну с очень уж горячей водой.

Я наугад открыла дневник и прочитала:

«Сегодня ходила в императорский город. Это было чудесно, все крыши покрыты черепицей, улицы узкие. А сколько торговцев и разносчиков еды!»

Я нахмурилась. Это было написано так, будто я никогда не бывала в столице Империи.

От предыдущих записей было мало толку. Впечатления девушки, такое могла написать любая, но почти никаких описаний конкретных мест или людей, которых я в то время встречала.

«Здесь все гораздо больше, чем дома».

Дома? Где? Во дворце?

И снова описание повседневных занятий обычной девушки.

Освещение стало тусклым. Я оторвалась от дневника и обнаружила, что город залит светом заходящего солнца. Судя по тучам на горизонте, ночью или утром должна была начаться гроза.

Я захлопнула дневник.

Пора. Если не сделаю этого сейчас, никогда не сделаю. Стану вечной пленницей своей нерешительности.

Я не раз и не два перечитала книги с усовершенствованными командами и с указаниями, как их правильно изменять, а потом для верности взяла из библиотеки еще парочку и тоже их изучила. Пришлось дважды сходить в хранилища за маслом для ламп. Казалось, мой мозг целиком заполнен странным и плавным языком команд для конструкций. У меня в голове просто не осталось свободных уголков, но я все еще не была уверена в том, что знаю достаточно.

Вот если бы в моем распоряжении был год, или два, или три…

В это время суток Мауга в обеденном зале докладывает отцу о текущих делах. Но конструкция – не император, ей незачем запирать свою комнату.

На подоконнике появилась моя конструкция Лазутчик.

Она приготовилась отчитаться, но я подняла руку:

– Не сейчас. Проверь коридоры на пути в комнату Мауги. Доложи, если кого-нибудь обнаружишь.

Конструкция пискнула. Я вздохнула, вытащила из кармана штанов орех и протянула его конструкции:

– У Илит ты тоже орехи клянчишь?

Конструкция что-то проверещала в ответ и резво выскочила из комнаты.

– Держу пари, не клянчишь, – сказала я, оставшись одна в пустой комнате. – Что угодно на кон поставлю, что нет.

Я подошла к двери и чуть ее приоткрыла. Никого, ни единого слуги.

Простояла у двери, пока в конце коридора не появилась моя конструкция, потом отступила назад и пропустила ее в комнату.

Маленькая грудка конструкции тяжело поднималась и опускалась.

– Ничего, – сказала она тихим писклявым голо-сом.

Мне всегда становилось не по себе, когда она говорила, как будто у нас было что-то общее, но я-то знала: это не так. С высшими конструкциями было по-другому, они вели себя скорее как слуги, а не как прирученные животные.

– Завтра обо всем доложишь.

Я вышла из комнаты и крадучись пошла по коридорам. Лампы еще не зажгли, света заходящего солнца вполне хватало.

В кои-то веки я порадовалась, что отец предпочитает держать как можно меньше прислуги.

Комнату Мауги я почуяла задолго до того, как ее увидела. От нее исходил насыщенный мускусный землистый запах.

Поравнялась с комнатой Баяна. Возможно, он был прав, когда говорил, что я – любимица отца. Я невольно поморщилась.

Да, комната у меня действительно получше.

Любопытство взяло верх, и я приостановилась. Чем занят Баян в свое свободное время? Он принес болезнь. В одном я была уверена наверняка – я не похоронила свои воспоминания о нем. Наше отношение друг к другу никогда не менялось.

Стоя в тихом коридоре, я слышала скрип половиц: Баян ходил по комнате. Если бы я прижала ухо к двери, то могла бы услышать его дыхание.

Я тряхнула головой и отошла от двери. Какая разница, чем занят Баян? Почему мне не все равно? То, что он был добр ко мне раз или два, еще не делало нас друзьями.

До логова Мауги оставалось миновать три двери. Я прикрыла нос и рот рукавом и сосредоточилась на цели.

Дверь в комнату Мауги оказалась скрипучей. Я проскользнула внутрь, и меня окутала темнота. Лишь тонкая полоска света пробивалась в щель между тяжелыми шторами.

Кровать и стол Мауге без надобности. По полу разбросана солома, наверное, потому, что она впитывает запах. В углу – куча одеял, рядом миска с водой и пустая миска, от которой воняло слишком долго пролежавшим на солнце сырым мясом.

У меня было такое чувство, что я обследую не комнату, а берлогу.

После доклада отец отпускает Маугу и тот возвращается к себе. Чем занимается Мауга по ночам? Спит? Медитирует?

Стоило мне представить, как Мауга сидит в позе лотоса, и я чуть не прыснула от смеха. Когда силы на исходе, даже в самой серьезной ситуации вдруг может стать смешно.

Я закрыла глаза. Надо сосредоточиться.

Не может быть, чтобы здесь негде было спрятаться. Я должна застать его врасплох. И что делать? Закопаться в одеяла?

Подумав еще немного, я решила, что это самый подходящий вариант. Подошла к груде одеял и, продолжая прикрывать рот и нос рукавом, двумя пальцами другой руки приподняла одеяло.

Оно было все в темной и жесткой шерсти Мауги. Никогда не думала, что у меня слабый желудок, но, с другой стороны, у меня не было шанса проверить его на крепость. Кровь и плоть конструкций – это одно, а их запах – это совсем другое.

За дверью послышался какой-то царапающий звук. Видно, отец отпустил Маугу пораньше. Я сделала глубокий вдох и нырнула под одеяло. Один уголок чуть приподняла, чтобы можно было следить за тем, что происходит в комнате.

Вопрос: запах может придушить человека? В тот момент мне казалось, что я на пороге разгадки.

Мауга, тяжело ступая, вошел в комнату, вздохнул и огромными лапами закрыл дверь. Помедлил немного и прошел дальше, наклонив к самому полу морду ленивца.

Замер. Поднял голову. Принюхался.

Пришлось отпустить уголок одеяла. У меня вспотели ладони.

Неужели он может почуять меня через завесу собственной вони? Как такое вообще возможно? Но с другой стороны, я – человек и чутье у меня не особенно развито.

Под одеялом было темно и душно, влага от моего дыхания скапливалась на ткани. Стоит мне рыгнуть, и все – конец. Я снова сделала глубокий вдох и навострила уши.

Мауга, должно быть, решил, что в комнате все в порядке. По полу застучали его жуткие когти, а потом он со стоном улегся на одеяла, и небольшая часть его веса прижала меня к стене. Вот только небольшая часть веса конструкции с телом медведя – это все равно довольно тяжело. Я непроизвольно выдохнула.

Какой славный способ умереть – с гримасой отвращения на лице быть раздавленной конструкцией Чиновник моего отца.