Зато петербургскую криминальную хронику, которую откровенно недолюбливал нервный Астахов-младший, Осип слушал очень внимательно. Он даже вытянул голову по направлению к телевизору и понимающе гмыкал при сообщениях об очередных заказных убийствах, взрывах, громких ДТП и прочих явлениях жизни, исчерпывающе укладывающихся только в один жанр: уголовное дело.

«– Сегодня в нашей области совершено еще одно преступление, носящее, по всей видимости, заказной характер, – проговорила симпатичная дикторша. – В поселке Акуловка, что примерно в пятидесяти километрах от Санкт-Петербурга, убит Валентин Рыбушкин, в криминальных кругах известный под именем Рыбак…»

Осипа так и подкинуло в кресле:

– А… черрррт! Убит?!

– Что ты орешь? – заглянул из кухни Ваня Астахов. – Кто убит-то?

– Да ты не дребезжи, послушай!

«– …вор в законе Рыбак несколько лет тому назад распространил сведения о своей смерти, желая таким образом переменить образ жизни и удалиться на покой. До вчерашнего дня он проживал в селе Акуловка, удачно скрывая от односельчан свое бурное криминальное прошлое. Хотя, по утверждениям соседей Рыбушкина, к нему время от времени наведывались люди на роскошных иномарках и вели долгие разговоры в доме Рыбушкина. Правда, согласно показаниям тех же соседей, Валентин никогда не выезжал из Акуловки, и почти каждый день его неизменно видели сидящим в палисаднике его дома за столиком…»

– Это надо же!

«– Рыбушкина, по всей видимости, убили около десяти вечера или в начале одиннадцатого. Сельский милиционер лейтенант Карасюк обнаружил Рыбушкина лежащим на ограде палисадника. Колья ограды протыкали его в нескольких местах. (На экране появился соответствующий кадр, причем оператор криминальной хроники, по всей видимости, был человеком хладнокровным, потому что показал труп Рыбушкина в ракурсах, которые человеку впечатлительному, мягко говоря, неприятны, а то и недоступны.) Известно, что покойный был не совсем равнодушен к спиртному, и можно было бы предположить вероятность бытовой травмы или конфликта на почве алкогольного опьянения.

Но вот какую версию происшедшего выдвинул человек, обнаруживший тело Рыбушкина первым – лейтенант Карасюк из местной милиции.»

– Вот сволочь, в лейтенанты себя записал, сержантик хренов, – злобно процедил Осип. – Хорошо еще генералом не назвался.

– Как ты в Мокроусовске, – поддел его Астахов. – Помнится, ты этим провинциальным клушам втирал: «Мне вот ентого… генерала обещали за операцию под Грозным…», – очень похоже передразнил он голос Осипа. Но тот не улыбнулся, да и самому Ивану Александровичу, откровенно говоря, было не до смеха.

На экране тем временем возник «лейтенант» Карасюк в жеваном желто-буром плащике, прикрывавшем сержантские погоны. Его рожа носила оттенок многолетнего похмелья, которое не поддавалось излечению столь же многолетним пьянством. Бравый «лейтенант» проговорил в микрофон, то и дело норовя перехватить его у корреспондента (но тот всякий раз вежливо, но упорно уклонялся):

– Все произошло так. Вчера я зашел к Рыбушкину. Недавно мы составили протокол по незаконному производству самогона, и я заходил… м-м-м… убедиться, что Рыбушкин прекратил нарушать закон. Я, честно говоря, и не знал что он того… в законе. Так что ему, дескать, закон не писан. В тот момент, когда я беседовал с Рыбушкиным по вопросам… эгэмм… протокольного порядка, во двор к тому зашли два подозрительных лица.

– На свое бы лицо посмотрел, рожа мусорская!.. – буркнул Осип.

«– Один из них был откровенно уголовного вида, верно, из старых знакомых Рыбушкина…»

– Это он про тебя, Моржов! – ехидно сказал Иван, пытаясь сдержать крупную дрожь во всем теле: опять влипли в историю с географией!!

«– …второй, педерастического вида, к тому же явный наркоман, показался мне еще более опасным в том плане, что такие люди способны на все ради дозы…»

– Съел, Саныч?!

– Да кто тут наркоман?! – возмутился Иван Саныч, от злобы даже пропустивший мимо ушей ценное указание Карасюка по поводу «педерастического вида». – Сам алкаш мерзкий! Гнида, а? Мусарюга драный! Самогон жабает, как кефир с ряженкой!!

– Наверно, удачно похмелился, вот и плетет-от всякую хреновину, – мрачно предположил Осип.

– Да что он на меня вешает!!

– Погоди, мне так кажется, тут сейчас посерьезнее вешать будет…

Нехорошее предсказание Осипа полностью сбылось: «лейтенант» Карасюк, закончив обрисовку «уголовника» и «наркомана педерастического вида», приступил к самой важной части своего рассказа. Из-за его плеча время от времени выныривала рожа Гуркина, шарившая выпученными глазками, и разевала рот с явным намерением попасть в историю, вставив и свое веское слово в репортаже.

«– Когда я вошел во двор и различил в темноте труп гражданина Рыбушкина, – повествовал Карасюк, – то мне на глаза попался человек подозрительного вида, шедший к калитке. Не могу сказать, был ли это один из тех двух, было довольно темно.

– Темно, – вклинился Гуркин.

– Да, вот и лейтенант Гуркин помнит, – быстро сказал Карасюк, произведя старшину сразу через два звания. – Мы предприняли меры к задержанию этого человека, он оказал нам ожесточенное сопротивление, но мы, без сомнения, легко справились бы с ним, если на помощь к нему не пришли еще двое или трое бандитов…

– Трое или четверо, – сказал героический „лейтенант“ Гуркин.

– Бандитам удалось скрыться, – сказал Карасюк, – мы предприняли погоню, но, как я сказал, было темно. Но потом я подумал и узнал в убийце того самого уголовника, что приходил к Рыбушкину (Осип вздрогнул и глухо выматерился: этого еще только не хватало до полного отпада!). Просто он был в другой одежде. Маскировался, быть может.

– А я запомнил, в чем был одет тот человек, – окончательно вылез из-за спины Карасюка старшина Гуркин, – он был во всем черном. В черном пиджаке и черных брюках. Весь – черный…»

Ваня ахнул.

Гуркин несколько раз повторил байку про то, что «там было темно», и видеосъемку прервал комментарий следователя, взявшего дело об убийстве Рыбушкина. Он сказал, что предпринимаются все меры для задержания предположительных исполнителей преступления. Со слов Гуркина и Карасюка составлен фоторобот преступников. Но ничего этого Ваня Астахов не слышал.

Он сидел, сжав голову руками, и в его голове крутилась только одна фраза – фраза, сказанная сельским ментом Гуркиным: «Весь – черный…»

– Это он, – бормотал Иван Саныч. – Это он… По следам, по пятам…

– Ты что думаешь, Рыбушкина убил тот человек? – проговорил Осип.

– Да.

– Да мало ли чего Гуркин наплетет-от! У него все, поди, черное в глазах было. В крапинку.

– Нет, это был тот человек…

– Да черт бы с ним, искать-то будут нас!! Когда мы засветились у Рыбушкина, ентот Карасюк был еще не особенно пьян, хотя, канешна-а… да. Но фотороботы он может засобачить вразумительные. Возьмут да всунут нас в СИЗО, как будто другова геморроя мало…