Все, кто видел это, стояли в недоумении: Абиль-бий даже не показался в дверях юрты. Он ждал, когда Бекназар сам войдет к нему. И тот, опомнившись, вошел и, остановившись в дверях, приветствовал Абиль-бия. Абиль ответил на приветствие, молча наклонив голову. Бекназар присел у порога.

— Бий, — начал он говорить тихо и отчетливо. — Если мой брат, который в жизни своей травинки не отнял у овцы и которого сейчас распяли у вашего порога, виноват в чем-то, я готов принять его вину на себя. Если же он не виновен, я хочу знать, кто посмел так обращаться с ним, совершить подлое насилие.

— Проходи, батыр, сюда, на почетное место, — пригласил Абиль.

Бекназар как будто и не слышал приглашения. Абиль-бий не счел нужным повторять его.

— Батыр, на твоего родича пало подозрение. Домбу убит на дороге выстрелом из ружья. Джигиты Тултемира изловили Кулкиши поблизости от места преступления. Что нам делать? Я и сам ума не приложу.

Бекназар отвечал все так же отчетливо и твердо:

— Домбу убил другой человек. Вы сами хорошо это знаете, бий. Если кому-то хочется очернить меня, пусть делает это открыто, не вмешивая сюда Кулкиши. И пусть попробует схватить меня, если это в его силах! Вы ведь понимаете, бий, что Домбу убили из мести, а за что нам ему мстить? Не за что!

Абиль-бий прикусил губу. Припомнил свои же слова: "Ты подстереги его возле аила землепашцев. Понял?" Он тогда не то чтобы хотел свалить вину за смерть Домбу на головы землепашцев, просто надо было от себя подальше отвести подозрение. Но вот Домбу уничтожен, а на месте преступления пойман Кулкиши. Двойная удача. Ведь теперь Бекназар вынужден обращаться к нему, Абилю, за справедливостью. Абиль-бий решил сам прекратить раздор:

— Тултемир, ты не горячись. Мы понимаем, у тебя горе, ты потерял брата. Но надо и в горе сохранять в душе справедливость и беспристрастность. Подумай о том, что у землепашцев на вас никакой обиды быть не могло. Домбу убит возле их аила, это так, но мало ли кто бродит по дорогам, мало ли откуда пришел убийца. Это надо понимать…

И, обернувшись к Бекназару:

— И ты не выходи из себя, Бекназар. Не растравляй себя из-за того, что избили твоего родича. Тултемир от горя потерял голову, он действовал в ослеплении, хоть это, конечно, и очень плохо. Что поделать, вышло недоразумение, Человек — не тыква, на куски не разбился, Надо зарезать жирного барана, завернуть Кулкиши в свежую шкуру, завтра же он встанет на ноги.

Абиль-бия тотчас поддержали:

— Справедливые слова! Зачем нам ссориться и подозревать друг друга? Лучше всем вместе приняться за поиски настоящего убийцы…

Бекназар подался вперед:

— Спасибо, бий… Спасибо за то, что вы послужили делу справедливости, мы постараемся отблагодарить вас. Согласен, все мы, не впадая в раздоры, должны позаботиться о том, чтобы достойно проводить нашего родича Домбу…

Его перебил Тултемир…

— Выходит, покойник сам в своей смерти виноват… — начал было он, но Абиль, округлив глаза и утратив обычную невозмутимость, крикнул:

— Замолчи! Не затевай смуту! Разве Домбу одному тебе брат? Он всем нам родной. Хватит тебе изрыгать злобу, позаботься лучше о достойных похоронах. По-твоему, мы должны искать убийцу, забыв о том, что тело твоего брата еще не предано земле?

Тултемир умолк.

Бекназар встал, отвесил Абиль-бию благодарный поклон, попрощался и вышел.

Люди возле юрты смотрели на него, стараясь понять, с чем он ушел от бия. Несколько человек двинулось ему навстречу. Бекназар молча вынул из ножен меч и, перерезав веревки, освободил Кулкиши.

— Заверни его в халат, — сказал он Эшиму.

Эшиму помогли осторожно укутать Кулкиши в просторный халат. Бекназар сел верхом на своего вороного. Кулкиши подняли на руках, передали Бекназару на седло. Он принял избитого осторожно, как ребенка. Кулкиши стонал от боли. Бекназар, ни на кого не глядя, ни с кем не прощаясь, тронул коня. Эшим ехал стремя в стремя с ним, поддерживая Кулкиши.

Молча смотрел народ им вслед.

— Таким и должен быть родич! Молодец Бекназар! — сказал кто-то.

— Да, не помоги он Кулкиши сегодня, завтра помощь понадобилась бы и самому Бекназару, — откликнулся другой.

Бекназар с Эшимом были уже далеко…

Насриддин-бек со своими сипаями нежданно-негаданно явился в аил Абиль-бия. Кто его звал? Аил переполошился. Абиль-бий приказал поставить юрты для сипаев, самого Насриддин-бека поселил у себя, принял как почетного гостя. Но ханзада на сей раз был мрачен и неразговорчив, на приветствия отвечал неохотно и хмуро. Едва было покончено с обычными вежливыми расспросами, резко обратился к Абиль-бию:

— Где мой дорогой дядя?

Все, кто был в юрте, затаили дыхание. Абиль-бий сокрушенно опустил голову.

— Говори, бий! Я не вижу своего любимого дядю, где он?

Абиль-бий со вздохом поднял на Насриддин-бека глаза.

— Ханзада, славный Домбу был вам дядей, но и нам он не чужой. Видно, богом ему было суждено оставить нас и уйти из этого мира.

Чуть слышный ропот поднялся в юрте — не печали об ушедшем, но одобрения смелости Абиль-бия, сумевшего твердо ответить на гневный вопрос бека.

— Ах, вот как! — зло усмехнулся Насриддин-бек.

Глаза его горели. Теперь он был уже не тот юнец, что несколько лет назад; черты его стали жестче и определенней, густые черные усы придавали лицу Насриддин-бека выражение мужественной суровости. Слева на поясе у него висел короткий кривой меч с изукрашенной дорогими камнями рукоятью, в серебряных ножнах.

— Вот, значит, как! — повторил бек и спросил: — И что же, своей смертью умер он? Отвечай, бий!

Абиль-бия унижали в его же собственном доме. Этого он не мог и не хотел стерпеть.

— Племянник! Дядя ваш Домбу умер по воле бога. Одному бог судил умереть от пули, другому — от огня, третьему — от болезни. Таково предопределение. Вашему дяде суждено было погибнуть от пули человека, который хотел свести с ним счеты. Кто же может противиться воле бога, племянник?

Насриддин-бек привстал было, но его остановил одним движением руки сидевший рядом советник.

Абиль-бий, отвернувшись, продолжал:

— Что поделаешь! Мы оплакивали нашего дорогого родственника, мы горевали долго. Но слезами убитого не вернешь. Пусть будут здоровы и благополучны те, кто живы.

Абиль-бий знал, сколько мучений доставили людям хан и его шалые сыновья. Он полагал, что смерть Домбу послужит в глазах людей как бы искуплением этих мучений, расплатой за глупые и недальновидные поступки твердолобых властителей, не обида это престолу, а добрая услуга! Но разве непутевые бабники в состоянии понять что-нибудь? Они, можно сказать,