Природа, однако, оказалась не склонна пойти нам навстречу.

* * *

Тот день выдался ветреным, и я была этому весьма рада. Да, ветер поднимал в воздух немало песка и пыли, но и навевал хоть какую-то прохладу; словом, если не поворачиваться к нему лицом, сия перемена погоды казалась на редкость приятной.

Но наших ахиатских спутников это не обмануло. Первым знак надвигающейся беды – дымку, с угрожающей быстротой сгущавшуюся на горизонте – заметил аль-Джелида. Он резко сказал что-то Сухайлу на диалекте кочевников, и лицо мужа разом утратило все признаки доброго расположения духа. Он завертелся в седле, оглядывая окрестности, но что искал, я даже не подозревала.

– Что случилось? – спросила я.

– Самум. Песчаная буря, – ответил он. – Нужно искать укрытие.

Конечно же, о самумах я знала, но примерно таким же образом, как и о том, что в Джефи летом жарко, и в данном случае отвлеченное знание отличалось от личного опыта не меньше. Все тут же оживились. Последовало недолгое совещание касательно того, успеем ли мы добраться туда, где сможем в безопасности переждать бурю, или же лучше удовлетвориться местом не столь подходящим, но поближе – и мы пустили верблюдов в галоп.

Но, как бы ни были быстры наши верблюды, самум настигал. К тому времени, как мы достигли маленького холмика, с одной стороны пологого, с другой же – круто обрывавшегося вниз, дымка на горизонте превратилась в тучу. Говоря «маленького», я выражаюсь вполне буквально: каменный уступ едва достигал полутора метров в высоту, а в ширину был так узок, что вшестером за ним было бы не укрыться. Сухайл велел мне сесть у подножья уступа, сжавшись в комок, по обе стороны от меня усадил Эндрю с Томом, и уложил верблюдов так близко, что, вздумай они повернуться набок – тут нам и конец. Сам он с Хайдаром и аль-Джелидой, за неимением иного укрытия, устроился с другой, подветренной стороны от верблюдов.

– Этим смажьте ноздри изнутри, – сказал Сухайл, подавая нам небольшой горшочек с жиром, которым мы пользовались для защиты губ. Заинтригованные, мы послушались. – Вот ветошь, заткните поплотнее уши. Лица обвяжите платками, как можно туже. Достаньте еще платки, обвяжите лбы – пониже, по самые глаза, оставьте только узкую щель. Если сумеете высидеть с завязанными глазами, то и глаза прикройте.

Когда с этой задачей было покончено, он запрокинул нам головы назад и несколькими каплями воды смочил ткань платков над нашими губами и носами. Сквозь щелку меж двух платков мне было видно, как то же самое проделывают аль-Джелида и Хайдар.

– Руки спрячьте под одежду, – добавил Сухайл. – Иначе ветром до крови обдерет.

На большее ему не хватило времени. Я уже слышала странный басовитый вой штормового ветра, совсем такой же, как при других штормах, в которые мне доводилось попасть, но с примесью незнакомой нотки – шороха песчинок, с невероятной скоростью несущихся вперед. Свет вокруг начал краснеть: это край тучи достиг солнечного диска. Сухайл быстро, умело обвязал платками лицо и съежился в комок с подветренной стороны от своего верблюда.

– Долго нам здесь сидеть?! – заорала я, перекрикивая нарастающий рев.

– Пока буря не уляжется! – крикнул в ответ Сухайл.

Мне захотелось сказать, что ответ его на редкость бесполезен. Естественно, мы останемся здесь до тех пор, пока не кончится буря, но мне-то хотелось узнать, сколь долго она продлится. В наивности своей я даже не подумала, что иного ответа он дать не мог… так как самум может продолжаться сколько угодно, от пары минут до нескольких часов.

Не могу сказать, сколько времени он продолжался. В котором часу аль-Джелида заметил тучу, я не помню. Знаю одно: когда мы смогли покинуть укрытие, день был на исходе, все же, что было до того – сплошные муки.

Самум атакует вас яростнее сильнейшего ливня. Дождь, проникающий под одежду, конечно же, неприятен, однако он не грозит засыпать вас, навеки похоронив под толщей песка. В какой-то момент, увидев, как моя верблюдица время от времени встряхивается, слегка приподнимаясь с песчаного ложа, чтобы избавиться от песка, скопившегося вокруг, и рассудив, что она умеет справляться с подобными бедствиями куда лучше моего, я принялась подражать ей.

Мне бы еще верблюжью способность смыкать ноздри, спасаясь от пыли! Пыль и песок коркой липли к платку, а там, где платок был плохо подоткнут, проникали внутрь. Несмотря на его защиту, я вскоре начала кашлять, отхаркивая сгустки слизи пополам с песком и постоянно чувствуя нехватку воздуха. Вскоре мне стало ясно, зачем Сухайл велел смазать жиром ноздри: без этого кожа растрескалась бы немедля.

Как же мне хотелось, чтоб муж был рядом! Однако я знала, отчего он не подсел ко мне: Сухайл был куда более привычен к подобным испытаниям, чем мои ширландские спутники, и потому уступил скромное убежище под полутораметровым каменным уступом нам троим. Однако большую часть времени я все равно сидела, зажмурившись, дабы уберечь глаза от жестокого ветра, а когда открывала их, едва могла различить сквозь багровую пелену Тома с Эндрю. Сухайл, сидевший за верблюдом по ту сторону от Тома, с тем же успехом мог бы находиться где-нибудь в Видвате. Однако я была бы очень рада видеть хоть его силуэт – напоминание о том, что подобные вещи вполне можно пережить.

В конечном счете хуже всего оказался звук: очень уж живо напоминал он время, проведенное в Байембе, когда в палатку то и дело проникали насекомые, и их жужжание грозило свести меня с ума. Здесь было много хуже: свист ветра оглушал и продолжался словно бы целую вечность. Клок ветоши, затыкавший одно из ушей, выпал; в попытке вернуть его на место я опрометчиво сдвинула с лица платок и едва не захлебнулась пылью. Ради возможности дышать пришлось оставить все как есть, а ветер свистел и завывал так громко, что я временно оглохла на одно ухо. Полуоглохшая, на грани безумия, сжавшись в комок между каменным уступом и боком верблюдицы, я с совершенно не свойственным мне пылом молилась о том, чтоб наши мытарства поскорей подошли к концу.

К тому времени, как самум унялся, я успела утратить чувство реальности настолько, что не поверила собственным глазам. Только после того, как Сухайл встал и поднял на ноги мою верблюдицу, я смогла убедиться, что мы спасены, а чистое синее небо над головой – вовсе не галлюцинация.

Стоило подняться на ноги, песок хлынул с меня лавиной, из каждой складки одежды, снаружи и изнутри. Кожу лица саднило. Осторожно развязав платки, я увидела, что их края окрашены кровью. Щель между ними, сколь ни была узка, позволила ветру посечь кожу, содрав ее верхний слой. Точно такая же отметина красовалась и на лице Сухайла. Смочив водой лоскут ткани, он подал его мне, и я, шипя сквозь стиснутые зубы, протерла пострадавшее место от песка и пыли.

Покончив с этим и подняв голову, я встретилась с ним взглядом. Запыленные губы Сухайла дрогнули в усталой улыбке.

– Ну что ж, песок и воду мы с тобой прошли, – сказал он, имея в виду сегодняшний самум и бурю, пригнавшую «Василиск» к Кеонге. – Для полной коллекции штормов не хватает только снежного бурана.