* * *

На второй неделе мессиса мы – то есть я, Сухайл, Том, Эндрю, Хайдар и аль-Джелида на лучших верблюдах, которых сумел обеспечить Сухайл – вновь отправились в Джефи. Теперь, задним числом, мне думается, что отряд наш был до абсурда малочислен и крайне скверно подготовлен к тому, что могло ждать впереди. Но в то время мы, конечно, этого не знали, а приготовления Сухайла, с учетом всех известных обстоятельств, казались нам вполне резонными. Я, со своей стороны, руководствуясь опытом прошлой вылазки, в собственной готовности к путешествию ничуть не сомневалась.

И оказалась абсолютно неправа.

В предыдущих томах мемуаров я не раз заявляла, что я – создание теплолюбивое, к жаре устойчивое, и это правда. Но жара – дело одно, а Джефи в летние месяцы – совсем другое. Пожалуй, проще всего объяснить разницу можно вот как: если бы бану сафр похитили нас с Томом летом, не миновать бы нам смерти.

Воздух пустыни, сухой даже во время зимы, летом просто-таки высасывает из человека влагу. Вначале мне показалось, будто я на удивление мало потею. Но вскоре я поняла, что дело в другом: пот испаряется почти с той же быстротой, с какой выступает из пор, и тело с потрясающей скоростью обезвоживается. Все время с момента отъезда из Куррата и до самого возвращения, меня мучила жажда, не проходившая даже после того, как я пила: позволить себе напиться вволю мы не смогли ни разу. Беречь следовало не только воду, взятую с собой, но и ту, что удастся найти по дороге, так как некоторые источники, на которые нам приходилось полагаться, могли дать не более двух-трех литров, причем набирать эту малость приходилось по нескольку часов, а собственными удобствами жертвовать ради благополучия наших верблюдов. Вода, которую удавалось отыскать, всякий раз оказывалась горькой и неприятной на вкус, да вдобавок отвратительно воняла кожаными бурдюками, в коих хранилась.

Пыль и песок проникали всюду, набивались под ногти, скапливались в ушах. Казалось, стоит моргнуть – и веки заскрежещут, словно наждак. Солнечный свет был не просто изнурителен, он превратился в настоящую пытку: лучи его обрушивались на нас с высоты, а после, отраженные от песка, наносили второй удар, снизу. По совету Сухайла мы прикрыли лица газовыми вуалями, значительно ограничивавшими обзор, однако защищавшими глаза от ослепительного солнца.

Губы, дабы уберечь их от растрескивания, мы мазали жиром. Куда хуже приходилось обнаженным кистям рук. Тут несколько помогала мазь, которая должна была защищать кожу от солнца, но, несмотря на нее, все мы сильно обгорели.

В какой-то момент Эндрю прорычал:

– Какого дьявола я позволил втянуть меня во все это?!

Что ж, винить его я не могла. И даже не стала напоминать, что ехать с нами он вызвался сам (поступок с моей стороны, учитывая обстоятельства, весьма и весьма благородный).

И это был лишь мессис, самое начало лета! Мы отправились в путь так рано, задолго до того, как из яиц начнут выводиться детеныши, чтобы понаблюдать за драконами во время эстивации, увидеть их дремлющими в каменных пещерах. Но это означало, что пребывание в пустыне будет ужасно долгим. Две из верблюдиц, на которых мы ехали, были дойными, и их молоко в качестве добавки к рациону и альтернативы воде оказалось весьма кстати. Верблюды способны извлекать влагу из растений, для человека совершенно несъедобных, и, позволяя им пастись, а затем употребляя в пищу их молоко, мы могли несколько экономить взятые в дорогу припасы. Когда же припасы достаточно иссякнут, мы собирались пустить на убой одного из вьючных верблюдов, а при необходимости повторить сию процедуру дважды: подобных мер в таких путешествиях просто не избежать.

Вначале нам улыбнулась удача. В пустыне мы наткнулись на следы – ослиные, не верблюжьи, и аль-Джелида тут же сказал, что недавно здесь прошел караван его соплеменников-гальбов. Мы двинулись по следу и к концу дня нагнали караван, вставший лагерем у одного из колодцев бану залит. Караван, как водится у гальбов, был невелик – всего одна семья из восьми человек. Наши ахиатские спутники обменялись с ними новостями, что для кочевников (за исключением врагов) при встрече – дело обязательное, и узнали, что неподалеку обитает дракон. По-моему, услышав, что мы не собираемся обойти дракона стороной, а намерены направиться прямо к нему, гальбы сочли нас сумасшедшими, но расстались мы с ними дружески и, не тратя времени даром, поспешили к цели.

* * *

Бывать довольно близко от драконов мне доводилось не раз, а на одном из них я даже проехалась верхом, однако в проникновении в логово спящего дракона есть нечто особенно жуткое.

– Совсем как аль-Зинди. Он же – Зиндский Вор, – с широкой улыбкой заметил Сухайл.

Услышав, что никто из ширландцев в отряде прежде сей сказки не слышал, он с театральным возмущением ахнул и в тот же вечер, за скудным ужином, рассказал ее нам.

Сказка оказалась не такой обнадеживающей, как можно было ожидать. Думаю, самым просвещенным из моих читателей известно, что аль-Зинди – легендарный вор, пробравшийся в пещеру спящего дракона в поисках его золотых сокровищ. Сокровищ в пещере не нашлось, а дракон пробудился прежде, чем вор успел уйти, и аль-Зинди пришлось бежать в глубину пещеры. Поскольку все это – сказка, пещера, конечно же, представляла собой невероятно сложную череду извилистых коридоров и бездонных провалов. В этой сказке немало вариативных эпизодов, повествующих о небывалых чудесах, обнаруженных аль-Зинди в закоулках драконьего логова, но многие из них заканчиваются для вора весьма и весьма плачевно.

– Мораль сей басни такова, – заметил Эндрю, когда сказка подошла к концу. – Если дракон проснется, беги не внутрь, а наружу.

– Либо доверься разумной девушке-рабыне, встреченной на пути, – добавил Том. – Прислушавшись к ней, аль-Зинди всякий раз остается в живых, да еще и с богатой добычей.

Золотых сокровищ в драконьей пещере мы не нашли, и бежать в каком-либо направлении нам не пришлось. Двигаясь без лишнего шума и не наступая на драконий хвост, к спящему дракону можно подойти довольно близко, ничуть не потревожив его сна – настолько, что я сумела замерить частоту его дыхания. Дыхание дракона в период эстивации колоссально замедлено, как и все прочие функции организма – что, в числе прочего, позволяет животному пережить месяцы летней бескормицы.

Мое дыхание также значительно замедлилось на все время пребывания в пещере, хоть я и понимала, что слабое дуновение воздуха вряд ли способно разбудить зверя. Каждый звук казался невероятно громким – и шорох карандаша, и осторожные шаги по каменному полу, и даже быстрое биение собственного сердца. Последнее навело меня на мысль: нельзя ли измерить и частоту драконьего пульса на расстоянии, приставив к уху слуховую трубку (нет, я была далеко не столь безрассудна, чтоб измерять его пульс на ощупь).

Однако у пещеры наш отряд надолго не задержался. У нас имелась иная цель, а именно – кладка яиц, отмеченная зимой и нарочно оставленная аритатами нетронутой. Находилась она у самой границы каньонов и лощин Лабиринта Змеев, а если детеныши выведутся из яиц до нашего появления, у нас оставалась надежда найти неподалеку другую кладку (лично я надеялась, что она отыщется в самом Лабиринте) и понаблюдать также за ней.