связи с ними и сбор их отчетов, — сказал он им.

— Большое спасибо, шеф.

— Хочется надеяться, что это не пустая трата времени и ресурсов.

— Есть новости об Илье? — спросил Евгений.

— Не так уж и много. Он почти безнадежен. Остается надеяться на чудо.

— Хорошо.

— Вот что еще… — пробормотал Фирсов, смутившись.

Оба коллеги взглянули на него.

— Будет дополнительное служебное расследование по факту стрельбы…

Евгений замер. По тому, как быстро напряглись мышцы его лица и как нервно дрогнуло веко, коллеги поняли, насколько он был раздражен новостью.

− Дело в том, что вы могли попасть в посторонних лиц, находившихся в помещении…

− Это в кого же?

− В Бирюкова…

— Черт…, - прокомментировала Мария, протягивая руку, чтобы погладить партнера, как бы извиняясь за эту новость. − Простите, но…

Евгений отпихнул ее и удалился, сказав, что пора заняться социальными сетями доцента.

Фирсов кивнул и посмотрев на Марию прошептал:

— Не повезло. Муторные процедуры ему предстоят…

Глава девяностая

Крымская глубинка

Михаил Латыпов бродил по брошенной маленькой крымской деревушке. Убедившись, что лачуга нежилая, он открыл замок и вошел внутрь. Он осмотрел домик, держа в руке нож, и, убедившись, что остался один, закрыл его и позвал Эстер, которая ждала его снаружи.

— Хорошо ли это? — спросила девушка.

Михаил кивнул. Он нашел электрический щиток, и, к его удивлению, когда он щелкнул выключателем, дом осветился, словно средь бела дня.

Подростки радостно засмеялись. Мальчик выключил все лишние лампочки, чтобы не привлекать внимания посторонних, хотя и выбрал для этого уединенный дом за пределами деревни.

— Как ты думаешь, горячая вода тоже есть? — спросила Эстер.

— Есть только один способ узнать это, — ответил Михаил, раздевая ее.

* * *

Горячий душ смыл с них всю влагу, накопившуюся за ночь, проведенную верхом на лошадях и бегство по знакомым с детства тропам и гаревым дорогам. Когда до деревни Латыповых оставалось около двадцати километров, Михаил при первой же возможности угнал пастуший мопед, бросив жеребенка на произвол судьбы. На рассвете они спрятались в пустынном загоне и проспали почти весь день, а с наступлением ночи снова отправились в путь. Когда они проезжали через одну из деревень-призраков в глубинке, Михаил, уставший от езды, решил остановиться и найти подходящее укрытие.

Пока девушка намыливала его, молодой Латыпов думал о том унижении, которому подверг его отец: он запомнил его на всю жизнь и ненавидел Всеволода за то, как тот с ним обошелся.

Позже, когда они занимались любовью и уже собирались заснуть в этой странной постели, Эстер прошептала ему:

— Еще вчера ты и слышать не хотели об отъезде. Что заставило тебя передумать?

Михаил вспомнил приказ, отданный ему отцом, и почувствовал, что его кровь похолодела.

— Я подумал о том, что ты сказала, и понял, что ты права. Я тоже хочу увидеть море, — солгал он, поглаживая ее по волосам.

— Что нам теперь делать?

— Они будут искать нас. Лучше затаиться на несколько дней.

— Здесь?

— Почему бы и нет? Потом, когда все успокоится, мы сможем отправиться в Севастополь, а оттуда сесть на первый корабль, идущий на материк.

Эстер возбужденно засмеялась.

— Я не могу ждать, — сказала она, ее глаза закрылись от усталости.

Через несколько минут она уже спала на нем.

Михаил, в свою очередь, не мог найти покоя.

Суровый взгляд отца, казалось, следил за ним.

Глава девяносто первая

Район села Скалистое, южный Крым

Всеволод Латыпов, убаюканный шелестом яблоневых листьев и приятным дымом от костра где-то вдалеке, сидел в кресле на веранде дома, с бутылкой пива в руке, на тарелке лежали бутерброды с колбасой и луком. Это была уже третья бутылка.

Зазвонил его мобильный.

— Слушаю, — пробурчал Всеволод в трубку.

— Это я, — услышал он в ответ. — Узнал? Надо встретиться!

Латыпов недовольно поморщился.

− Надо, надо, — надсаживался в трубке знакомый голос. — Слышишь?

— Что стряслось? — Кайф от пива у Всеволода куда-то делся. Теперь оно только недовольно булькало в организме.

— Прокол! — человек на той стороне был сильно встревожен. — Ну, давай же, поспеши, так надо!

— Прокол? — переспросил Всеволод. — Чей? В чем?

Пиво навевало сонливость и вялость. Не хотелось не то, что никуда ехать — идти.

— Потом все объясню, потом! — торопила его трубка. — Тебе, Сева, надо было из своей берлоги своевременно съезжать. Не торопясь, всем сказать, что к родичам, на недельку. Проведать. И в тот же день, а то сейчас земля заполыхала.

− С сыном проблемы, − буркнул Всеволод. — сбежал, паскуда… Вырастил сорванца…

− Бери самое необходимое и двигай на то место, про которое ты сам знаешь. Адрес не забыл?

− Я выпил… − протянул Латыпов. — мне несколько часов надо. Проспаться…

— Ладно. Пара часов у тебя есть. Понимаешь, отпечаток твой обнаружили на вещах этой девки. Они будут проверять. А когда проверять начнут, могут начаться проблемы. Так что проспись чуток и приезжай, — вещал голос. — Мы с тобой решим, как тебе с полуострова выбираться. Может, через мост, а скорее морем. На большую землю. Но ты не дергайся, глупостей не делай. И помни мою доброту. Встречаемся у меня. Адрес помнишь?

— Адрес помню, — ответил Латыпов, но трубка была уже пуста. В ней не осталось ничего, кроме прерывистого комариного писка гудков.

Пока Всеволод еще собирался с мыслями, ноги его продолжали действовать независимо от головы, в автономном режиме. Он завалился на диван. И так паршиво на душе из-за Михаила, а тут еще новые проблемы. Ладно, пусть все подождут.

Пиво навевало сон, который путал мрачные мысли. Всеволод и сам не заметил, как захрапел.

УВД Симферополя

Закончив рассматривать фотографии и читать показания свидетелей, Марат Неделин выключил настольную лампу и откинулся в кресле. Он знал, что его отражение в зеркале даст ему образ человека, постаревшего раньше времени. Он почувствовал прилив жалости к себе и заставил его исчезнуть так же быстро, как тот и появился. Раздумывая над фотографиями, которыми он был окружен, он задался вопросом, когда все это началось.

Я был заражен этим в восемьдесят девятом году, — размышлял он. Когда я увидел жертву у священного колодца тавров… Я пытался не замечать ее, жить дальше, но она не уходила.

Она. Тьма. Та, что накапливается внутри тебя день за днем, разрастаясь, как опухоль, жадная и молчаливая.

Майор улыбнулся, поскольку в его ситуации была определенная ирония. Он был убежден, что тьма действует по-разному в зависимости от людей, в которых она вселяется, но прежде всего — в зависимости от профессии, которой они занимаются,