Он тяжко вздохнул, вернулся, выдернул из мобиля корзинку. Девчонка взглянула на него восхищенно, что оказалось неожиданно приятно и… он протянул ей ладонь, позволяя уцепиться за него, чтоб выбраться из снега. Не надо бы, и увидь это «безопасник», имел бы полное право написать докладную о неподобающем поведении с местным населением, но… так хотелось почувствовать себя как дома, будто эта рыжая пугливая пигалица не местная, а одна из его кузин, или соседских девушек из тех, что мама прочит ему в жены… Хотелось почувствовать себя… не на войне.

Он затащил девчонку и корзинку на высокое заснеженное крыльцо. Приложил ладонь к замку — артефакт, настроенный на бывшего хозяина всего этого великолепия начал медленно наливаться огнем. Но полковой артефактор, которого он просил помочь, не подвел… замок испустил струйку вонючего дыма… и дверь с едва слышным скрипом открылась. Полковник довольно кивнул: в победе прогрессивной алеманской магии над отсталым имперским колдовством он не сомневался, но получить наглядное подтверждение было приятно.

— Заходи! — бросил он девчонке, вваливаясь внутрь.

— Пшшшш! — в выложенном камнем очаге вспыхнул огонь. Загудел, разгоняя теплый воздух по небольшой комнате. Имперцы в очередной раз продемонстрировали свою изнеженность — бывший хозяин явно не собирался ждать, пока домик прогреется сам. Впрочем, скинуть шинель было приятно. Полковник передернул плечами от тянувшего в раскрытую дверь холодного воздуха. — Что ты там застряла?

Он выглянул за дверь… Девчонка старательно отчищала подошвы о скобу у порога. Полковник невольно покосился на свои ноги — снег с его сапог растекался безобразными грязно-серыми пятнами на сверкающих полированным узором светлых досках пола. Он невольно переступил с ноги на ногу, на один вздох, одно биение сердца почувствовав себя уличным мальчишкой, в немытой обуви ввалившийся в обихоженный хозяйкой дом. Сейчас будут гнать за наглость, и может быть даже половой тряпкой. И тут же встряхнулся! Он полковник победоносной алеманской армии, и здесь, и в любом доме на завоеванных территориях — у себя дома! Скоро алеманские офицеры будут у себя дома даже в императорском дворце! Не то что в гнездышке развратного алтарного аристократа!

— Хватит холод напускать — а ну марш внутрь! — рявкнул он на девчонку и она влетела в дом, будто ею выстрелили. Замерла у порога, опустив руки и уставившись в пол. Дверь за ее спиной с треском захлопнулась. — Раздевайся и накрывай на стол! — он сунул корзинку ей в руки, а сам, на ходу стаскивая мундир, направился к камину. Ласковое, живое тепло от очага, будто большой добрый пес, облизало замерзшие пальцы. Расстеленная перед очагом шкура, белая, как снег, и такая же мягкая, так и тянула прикоснуться и… собственно, почему бы нет? Он стянул сапоги, опорки, отшвырнул их в сторону и зарылся босыми ступнями в мех — хорооооошоооо! Но мало, пушистый мех и тепло хотелось чувствовать всем телом, отпустить все — усталость, напряжение, гнетущую ответственность… Он опустился на шкуру, растянувшись у потрескивающего искрами камина. Многие мечтают о юге: море, вино, никакой зимы… Но на юг захотят все, а тут… климат, конечно, ужасный, зато какие перспективы! Достаточно навести порядок и под рачительной алеманской рукой Север начнет богатеть. Хотя прежде чем решать, стоит еще присмотреться к центральным провинциям, когда они будут захвачены…

Сзади послышались тихие крадущиеся шаги… он напрягся, готовый перекатом уйти в сторону, если девчонка попытается ударить в спину. Но шаги замерли в ожидании у него за спиной. Он тоже подождал еще мгновение и наконец неторопливо обернулся.

Девчонка стояла перед ним с бокалом красного вина в одной руке, и тарелкой с закусками — в другой. Красиво уложено, подхвачено на белоснежную крахмальную салфетку, и держала девчонка все это как-то удивительно изящно и ловко. А потом завораживающе изящно опустилась рядом с ним на колени, даже не качнув вино в бокале. Ее простенькая юбка легла на шкуру неожиданно красивыми волнами.

— Хм… — он приподнялся на локте, посмотрел поверх ее плеча. У камина уже был накрыт столик — и даже какие-то яркие засушенные листочки-веточки выставлены для красоты!

Девчонка медленно, не глядя в глаза, но только поглядывая украдкой, протянула ему бокал. Он ответил ей пристальным изучающим взглядом. Неожиданная ловкость и эта вот… «красивость»… насторожили его. Пока она была напуганной и неуклюжей, ему было спокойней, а сейчас вдруг задумался: не слишком ли он расслабился? Он будто невзначай поднял болтающийся на шее монокль и глянул сквозь него на девчонку. Ничего. Никаких иллюзий. Но пить из рук той, чьи соотечественники взрывают дороги и убивают алеманских офицеров прямо в постелях, стреляя сквозь окна… Он невольно метнул взгляд в сторону окна. Оно было плотно закрыто ставнями, отсекающими как холод, так и беспощадное сияние постоянного северного дня.

Девчонка словно поняла что-то и…

— Можно… Можно, я попробую, господин офицер?

— Можно. — с облегчением разрешил он, снова преисполняясь к ней симпатией — вот так хорошо, так правильно: не он боится отравы, а она в жизни такого вина не пила, вот и просит.

Она чуть коснулась губами бокала, увидела, как он подозрительно прищурился… и отхлебнула уже от души. Замерла, блаженно прикрыв веки…

— Настоящее южное!

— Откуда знаешь? — он забрал бокал, походя зацепив ее тонкие пальцы своими. Принюхался. Пахло… вкусно. Он не знал, чем, но какими-то ягодами, кажется, травой и чуть-чуть медом.

Что ж, и в юге есть своя прелесть…

— Я… горничной была… нас учили…

Гооорничная! — он откинулся на шкуру, испытывая легкий укол разочарования. Разве не здорово было бы, окажись она северной леди? Не этой их бешенной алтарной аристократкой, конечно, вроде сумасшедших магичек, что дрались на границе, но бывают же у них леди без магии, и даже часто, он читал, что в империи магия вырождается. Такая леди запросто могла застрять здесь, не успев сбежать через тоннель, и петь для алеманских офицеров. И поехала бы с ним, стоило приказать… потому что куда же ей деваться? И он был бы с ней… уважителен: хочешь иметь леди, обращайся с ней, как с леди. Но ему досталась горничная, а чтобы провести ночь с горничной, не надо покидать Алеманию. Что ж… Сегодня ему все равно леди не найти, а горничная попалась миленькая.

Он швырнул бокал через плечо. Тот не разбился, упав на шкуру, густо-красное вино разлилось по белому меху, сильнее запахло ягодами и травой. Он подался вперед, и притянул девушку к себе, обхватив за затылок.

Он посмотрел в испуганные глаза.

— Распусти волосы! — выдохнул он ей в губы, прижимая к себе, но не целуя, и сам нашарил в собранной в узел на затылке косе тонкую рогатую шпильку. Шпилька оказалась костяной, не серьезной, но он все же переломил ее между пальцами раз и еще раз. Потянул за узорчатую тесемку, стягивающую конец косы, и швырнул ее в огонь. Пламя затрещало, взвилось, принимая подношение, а он растрепал ее пряди по плечам. Волосы у нее были недлинными, но гладкими и густыми, а в свете очага их блеклая желтизна отливала золотом.