дальним следованием в Дрежинию отправишься. Шел, любовался, не забывал, конечно, по сторонам поглядывать. Благо, перрон весь укрыт крышей был, народ не торопился. Тем более, рыжеволосых легко углядеть в такой толпе, все же Аристовы — дворяне приметные.

До самого локомотива добрался. К тому моменту знал уже, что поезд скорый, едет всего лишь до Трубчевска, потому сам понимал, что никаких аристократов, нужных ему, здесь не встретит. Из столицы бежать в захудалую провинцию, но в Славию, опять же? Найдут, тем паче если дело государственной важности. И двух дней не пройдет, как найдут. Это надо не меньше, чем в Тимишу. А еще лучше дальше потом, в малые государства — Пирту или Генерию. Там уж все едино. Только туда уже пересаживаться придется. Придумали ведь, иностранные черти, сделать дорогу железную уже, с гоблинарцев все пошло, сволочей. А может, и мы им ответили, дескать, не надобно нам ничего, сделаем лучше, и почти на ладонь поболее построили. Точно Мих не знал, потому врать не собирался.

Хотел было еще котел повнимательнее осмотреть да с машинистом поболтать (больно словоохотлив стал в последнее время орчук, а Меркулов подобное любопытство только поощрял, мол, через разговор всякие детали можно заметить), но вспомнил о господине и поспешил к первому поезду. Не ровен час, Аристов взбеленится да снова начнет головой шалить.

Слава господу, обошлось. Поумерил пыл Мих, с бега на шаг перешел, когда двух дворян мирно беседующими обнаружил. К слову, оба уже договаривали, а за Павлом Мстиславовичем нетерпеливо переминались с ноги на ногу сыновья. От пламени волосьев у орчука даже в глазах зарябило. Вот и младшенький тут, что только в возраст магический входить стал, да уже бед успел натворить. Переменился с первой их встречи — тогда кричал, ругался, теперь же тише воды, ниже травы. Не всякий раз глаза поднять пытается. А увидел Миха — и вовсе краской пошел, точно изнутри огня добавилось.

— Михайло, — вместо приветствия кивнул головой Аристов-старший.

Орчук ничего не ответил, но поклонился. Чай, спина не переломится, а Павел Мстиславович и так дурного мнения о кочевном брате, нечего лишний раз повод давать сквернословить. Может, и правда задумка Миха сработала, может, попросту серьезный очень разговор был, да только рыжий аристократ вновь повернулся к Меркулову.

— Хорошо. Только мне надо заглянуть прежде домой.

— Отец… — тревожно заговорил кто-то из старших сыновей.

— Я остаюсь. Если все пройдет удачно, приеду к вам через неделю. Если нет, то дай вам господь хоть когда-нибудь вернуться.

— Пашенька…

Из вагона выскочила темноволосая женщина в платке. Ее лицо было уже в том возрасте, когда почти утратило последний блеск былой ослепительной красоты. Множественные роды и года сделали свое гнусное дело, но все же Мих не мог отвести от нее взор. Скажи ему, как он видит обычную славийскую женщину, то орчук описал бы ее. Как представлял. И от этого внезапного сходства внутреннего образа с существующей живой женщиной потомок кочевников вдруг застыл на месте.

— Ну, будет, будет, — смущенно гладил прильнувшую к нему жену Аристов, — Меркулов — голова, все образуется. Ему больше всего не хочется, как и отцу, опять на восток ссыльным ехать.

Орчук понял, что за этой наносной грубостью Павел Мстиславович старается скрыть свою неуверенность, и от этого ему стало еще более неловко. Мих чувствовал себя здесь лишним, внезапным свидетелем чужого, задушевного разговора, коего никто вообще и слышать не мог. Оттого и Аристов не мог подобрать те слова, которые сказать хотел, а все больше хмурился.

— Дети, вещи заносите! Лидия! — рыжий дворянин ласково погладил по голове жену и еще раз обнял. — Заходите!

Он насильно оторвался в сторону, даже сделав пару шагов. Неуверенно махнул и, отвернувшись, зашагал в сторону выхода. Меркулов с Михом не сговариваясь поклонились жене Аристова, хоть в спешке объяснений не были представлены, и двинулись за Павлом Мстиславовичем. Орчук мысленно с дворянином согласился: долгие проводы — лишние. Он даже несколько удивился поведению аристократа, промеж себя посчитав его суровым домашним тираном, а никак не смущенным любящим мужем.

— А если ваши догадки неверны? — спросил Аристов уже прежним, слегка развязным тоном, к которому так привык орчук.

— По поводу?

— По поводу Черного. Вдруг он окажется не тем, кем вы думаете?

— Признаться, у меня до сих пор некоторые сомнения по поводу моих догадок. Но у нас есть кое-что в загашнике.

— Ага, моя магия, — фыркнул Аристов. — Только не у вас, а у меня.

— Но вы же с нами.

— Только из-за сына, вы знаете. Если все выйдет именно так, как вы говорите, то обвинения не просто будут сняты — некому станет их предъявлять.

— А как же ваши слова, что я могу обращаться к вам по любому поводу?

Наступившая за этим тишина, а следом грянувший хохот обоих аристократов заставили Миха вздрогнуть. Он так и не понял, что тут было веселого, но смеялись дворяне (сам Меркулов, что ходил вечно мрачнее тучи и редко когда улыбался, заливался как мальчишка), и успокоились лишь только к выходу из вокзала.

— Нахватались вы, Витольд Львович. Страшно думать, что с вами через год в Моршане будет. Такой акулой станете…

— Сегодняшнюю ночь бы пережить, — тихо ответствовал Меркулов.

— Ваша правда. Ну, до скорого!

Они попрощались крепким рукопожатием. Так запросто, как ручкаются в конце рабочего дня два конторщика, проработавшие бок о бок более двадцати лет и полностью уверенные, что завтра встретятся. Аристов вышел под дождь, где от него тут же пошел пар, точно он выскочил из горячей бани на крепкий морозец, и решительно двинулся в сторону стоявших извозчиков.

Меркулов сначала последовал за ним, но потом завидел знакомого ваньку и лишь махнул ему рукой. Тот улыбнулся, накрепко запомнив денежных пассажиров, и подкатил прямо ко входу.

— Садитесь, Ваше благородие. Садитесь быстрее, не ровен час, застудитесь.

— Куда теперь? — вместо извозчика спросил Мих.

— Теперь домой, — поежившись от налетевшего ветра, Меркулов уселся. — Может, еще и поспать удастся.

— А что же ночью?

— Ночью, Мих, мне будет точно не до сна.

Глава 17, в которой Мих видит Черного в последний раз

Ладно вечером хоть и в крохотной, но хорошо натопленной квартирке, когда за окном с упорством слабоумного барабанит по крыше дождь, а на столе стоит скромный, но сытный ужин. Втянул Мих