пришел к большевикам в Кронштадт.

– Славный путь! Много слышал о кронштадтцах. – Пожаров вдруг спохватился: – А вы знакомы с Марией Николавной?

Я посмотрел на Машу.

– Да, мы познакомились, – сказала Маша вежливо и улыбнулась Пожарову.

Пришла с этим завклубом и показывала мне, что она с ним … Этого только не хватало.

– Что ж, я просто зашел познакомиться с героем, – сказал Пожаров. – Выздоравливайте! Да, вот что еще … Вы какими талантами обладаете?

– Что? – не понял я.

– Поете? Играете на инструментах? Может, в театральном кружке участвовали? Я, видите ли, тут самодеятельность организую. У всех вновь прибывших спрашиваю. Нам нужны таланты. Ну, поговорим еще …

Обаятелен. И смазлив. И, кажется, неглуп. И Маша улыбалась ему. И ушли они вместе, как и пришли …

– Это что? – спросил я Татьяну.

Она пожала плечами:

– Ухаживает за Машей.

– А она?

Татьяна снова пожала плечами. Я посмотрел в окно. Маша и Пожаров уходили вместе. Хорошо хоть не под ручку.

– Он интересный, – сказала Татьяна, будто нарочно. – Мистерию тут ставить собрался – театральное представление про революцию. Папу хочет определить на роль Императора.

– Какого Императора?

– Да себя самого – Николая Второго …

Октябрь 1918 года

Забайкальский край

Больше всего Миша Пожаров любил революцию и свободу. Но была и еще одна страсть – театр, которым он увлекся в студенческие годы в Киеве. С первых же дней своего появления в коммуне (а явился он полуживой от голода, бежав из захваченного чехами Иркутска) Миша задумал поставить революционную мистерию «Рождение нового мира». Мыслилось широкое театральное действо с участием всего большевистского актива и жителей деревни в массовых сценах. Сюжет должен был охватывать основные события 1917 года – начиная с отречения Николашки и заканчивая взятием Зимнего и провозглашением Владимиром Ильичом Лениным победы социалистической революции.

Себе Пожаров сразу выбрал роль Троцкого, а на роль Николашки Кровавого поначалу присмотрел нового библиотекаря Николая Александровича. Пожарову казалось, что избач чем-то отдаленно напоминал свергнутого монарха, если присмотреться. Комиссар Шагаев этого, кстати, совсем не находил. Николай должен был проявить всю свою выдержку, чтобы не выдать охватившей его паники. Кроме дикой абсурдности ситуации, в ней заключалась и серьезная опасность для него и дочерей. Ведь если бы, как планировал Пожаров, Николаю наклеили бороду и усы и надели мундир, сходство его с самим собой стало бы очевидным.

Николай решительно отказался играть императора. Убеждал Пожарова, что если он и имеет какое-то внешнее сходство с бывшим монархом, то внутренне совершенно другой человек и не сможет убедительно войти в образ. Посмотрев на избача внимательно, Пожаров согласился, что тот слишком интеллигентен и прост для самодержца. Николай вздохнул с облегчением: это второе отречение далось ему едва ли не тяжелее, чем первое.

Но тут Пожаров явился к нему с предложением сыграть Ленина.

Из записок мичмана Анненкова

17 октября 1918 года

Я встал с постели на пятый день и вышел на улицу. Когда меня привезли сюда, я был без сознания и вот впервые видел эту деревню: рубленые избы, резные ставни и наличники, высокие крепкие заборы, дощатые тротуары по сторонам главной улицы. Я сел на скамейку перед воротами лазарета и стал смотреть на прохожих и проезжих. Попытался вспомнить, когда в последний раз я просто сидел и смотрел вокруг и это не была разведка, слежка, наступление, отступление, бегство или плен. Давно такое было, еще до войны, то есть почти никогда.

Редкие прохожие тоже смотрели на меня. Вот шагают два партизана в кожанках, с винтовками. Думал, пройдут мимо, но нет, оказалось – за мной. Под их конвоем я и доковылял до избы, где располагался штаб коммунарской ЧК.

Начальник Егор Большак, лет тридцати, небольшого роста, белобрысый, допрашивал меня неделю назад. Ему я и показал спину, когда уже приговорен был к оврагу. Он тут же послал за Шагаевым. Вдвоем они разглядывали мою звезду, жали мне руку и обнимали по-братски, после чего я потерял сознание и оказался в лазарете.

– Мы ведь с тобой не договорили в прошлый-то раз, – сказал Большак приветливо. – Слабый ты был. А теперь вишь – орел. Ну, рассказывай.

– Что рассказывать?

– Как к колчаковцам попал, как бежал? И вообще, откуда ты такой героический моряк?

Я не помнил, чтобы говорил ему о своей службе на флоте. Но поскольку первый разговор помнил смутно, то все могло быть.

– Да, я служил в Кронштадте. Потом воевал с немцами в Отдельном пехотном батальоне Гвардейского экипажа.

– И в каком же звании?

– Мичман …

– Охвицерик, значит.

– Да, но я всегда сочувствовал революционным матросам.

– Ну, само собой! – сощурился Большак ласково.

– В феврале семнадцатого я был с матросами. Мы арестовали офицеров.

– А потом?

– Уволился с флота. Поехал во Владивосток к невесте. Думал жениться. А тут по дороге эти чехи бузить начали. Поезд захватили … Бежал, попал к партизанам …

– К каким партизанам?

– Да там, в Сосновой балке.

– Сосновая балка? Это где ж такая?

– На Ангаре …

– Не слыхал. У нас есть ребята с Ангары. Может, они знают?

– Ангара большая.

– Это точно … Как же ты к белым попал?

– Отрядили меня в город за листовками. Ну, там меня и взяли. В контрразведке и разрисовали спину. Полковник там такой есть – Пугачев …

– Знаем такого.

Теперь я уже был на твердой почве реально пережитого опыта и без опаски пустился в подробности, чтобы исправить впечатление от неуверенного вранья про таежный отряд.

– Картина ясная, – подытожил Большак, когда я закончил рассказ про контрразведку. – А девиц этих давно знаешь?

– Каких девиц?

– Да этих, дочек доктора и избача.

– Здесь познакомился.

– Чудно́. По моим сведениям, они дни и ночи дежурили у твоей постели – все четыре, по очереди.

Я только пожал плечами. Дескать, не знаю, как это объяснить.

– Ты, конечно, парень видный, но так чтобы сразу четыре девки, даже не перемолвившись с тобой словом … Чудно. Чем ты их приворожил?

Я прикинулся, будто для меня это тоже было в диковинку, и сказал:

– Звезда … они даже плакали, когда увидели.

И опять я не мог не поблагодарить в душе моих колчаковских мучителей – звезда моя чуть ли не путеводная.

Большак хмыкнул:

– Себе, что ль, такую заказать, чтобы девкам нравиться?

Он захохотал, и я тоже улыбнулся.

– А вы прогуляйтесь в Иркутске у контрразведки. Может, и вам повезет.

Большак перестал смеяться, зыркнул на меня:

– Ладно, герой. Свободен.

Октябрь 1918 года

Забайкальский край

По