в Харбин?

– Так точно! Это будет проще. Граница совсем рядом.

– Как же мы пересечем границу?

– КВЖД на границе контролируется бандами атамана Семенова. Наверняка потребуют денег. Откупимся.

– Все это хорошо, но средства сейчас недоступны. Спрятаны у заимки, где нас захватили. А рядом строят Дворец труда, там круглосуточная охрана …

– Уверен, капитан Бреннер сумеет разработать план побега. Я также думаю, что он одобрит мое предложение. Мне нужно только связаться с ним.

Государь молчал. Казалось, он думает совсем не о том. И в самом деле, он сказал странное:

– Здесь спокойно …

– Здесь?

– …впервые с той ночи во Пскове.

Я понял, что он имеет в виду ночь отречения, и молчал, озадаченный.

– Читаю книги, вижусь с дочерями … Они сыты и в тепле. Может, не ехать никуда? Переждать? – Он посмотрел на меня, будто просил разрешения остаться. – Ведь когда-нибудь эта смута закончится. Тогда и можно будет подумать об отъезде.

Я смог пробормотать только «Ваше Величество …».

– Понимаю, есть опасность разоблачения, но она есть всегда. И при посадке в поезд и пересечении границы разоблачение гораздо более вероятно, не говоря уже об опасности быть просто убитыми в перестрелке по нелепой случайности.

Я молчал, потрясенный. Государь продолжил мягко, с неловкостью, будто оправдываясь:

– Конечно, у наших друзей на той стройке совсем другое положение. Оно нетерпимо и опасно. Свяжитесь с Бреннером. Готовьте побег, но только для вас четверых. Мы остаемся.

Я совсем растерялся.

– Ваше Величество, Николай Александрович, но как же жить с этими людьми?

Государь улыбнулся печально:

– Выбирать не приходится. Но если уж на то пошло, по-своему это искренние люди. Они на самом деле хотят изменить мир к лучшему, как они себе это представляют.

Я просто не мог поверить своим ушам.

– А не подобные ли искренние люди планировали убить вас и Семью в Екатеринбурге?

Я сказал – и тут же испугался собственной дерзости. Государь заметил это.

– Ничего, Леонид, не смущайтесь. Вы правы. Возможно, эти мне кажутся менее опасными, потому что пока непосредственно не угрожают нашим жизням, как те, в Екатеринбурге. Но все же те были какие-то грязные, воровали. Эти почище будут.

– Да они поезда грабят! Ходят с продразверсткой, обирают крестьян, чтобы в столовой у них был паек.

– Гм … Ну, мы тоже в этой столовой питаемся.

– И должны! Мы беглецы, мы вне закона, для нас один закон – выжить! А они власть, закон – так они, во всяком случае, себя преподносят. Они же на всеобщую и абсолютную справедливость претендуют – и грабят тех же крестьян, трудящихся, ради которых якобы вся эта революция.

Государь только печально улыбнулся в ответ на мою филиппику.

На улице послышались голоса. Скрипнула калитка. Государь изменился в лице.

– На чердак! Нельзя, чтобы вас здесь увидели!

Я бросился к лестнице за стеллажами и взлетел во тьму чердака, лег и замер – в горницу уже вошел кто-то.

Снизу пробивался полосками свет. Я нашел щель с хорошим обзором и увидел Пожарова и нашего повара Харитонова, смущенного, потерянного.

– Вот взгляните, Николай Александрович! Хочу Иван Михалыча на роль Николашки Кровавого! – сказал Пожаров, весело поглядывая то на повара, то на Царя. – Как вы его находите? Кажется мне, что-то общее есть.

Государь посмотрел на бледного повара.

– Сходство, конечно, не очень, – продолжал Пожаров, – но если усы и бороду приклеить, то вполне, мне кажется, сойдет.

– Что ж … если усы и бороду, то пожалуй… – сказал Государь.

– Нет, я понимаю, что не идеал, но где ж его взять, идеал-то! Я бы поставил мистерию и с живым Николашкой. Затребовал бы его для такого дела под конвоем. Но скорый революционный суд положил конец династии. Вы ведь видели, кажется, живого царя?

Меня бросило в жар. Пожаров будто специально издевался. Только бы Государь и Иван Михайлович справились. Я услышал, как Государь сказал неуверенно, будто припоминая:

– Видел … как-то … на одном приеме … по случаю …

Пожаров продолжал как ни в чем не бывало:

– Портретов-то не осталось. Все изъяли и пожгли. Сравнить не с чем …

Иван Михайлович запричитал:

– Николай Александрович! Не я это … я тут никак! Да что же … я разве … Они говорят, чтобы я, значит … а я тут никак, никак!

Что он делает!

– Да, я понимаю, вам актерство в новинку, – сказал Государь.

Я слышал в его голосе попытку успокоить бедного повара. Но тот не мог остановиться:

– Да разве ж я бы мог подумать о таком! Чтобы царя изображать, чтобы ваше …

Он чуть не сказал «ваше величество», да прикусил язык. Черт!

Пожаров рассмеялся:

– Да что ж ты лебезишь, чудак-человек! С царизмом покончено, и ни перед кем ты оправдываться за роль царя не должен. Уж тем более – перед Николаем Александровичем, революционным сознательным профессором. Так ведь, Николай Александрович?

– Разумеется, – сказал Государь.

В словах Пожарова мне послышалась ирония. Неужели он догадывается? Нет, нет! Не может быть. Но вся эта ситуация? Неужели просто случайность, а не игра, не спланированное издевательство?

– А вы подумали о новой роли, Николай Александрович?

– Честно говоря, странно мне … Неужели я похож на Ленина? – осторожно сказал Государь.

– Не то чтобы прямо похожи, но у вас умные глаза, высокий лоб и культурная речь. К тому же вы честный человек – это сразу видно. То есть внутренние качества, присущие вождю пролетариата, – налицо, а лицо мы подправим: бородку приклеим ленинскую, вот и будет сходство.

– Но Ленин, насколько мне известно, выдающийся оратор. А я этого качества лишен, – сдержанно возражал Николай Александрович.

– Это ничего. Речи произносить я вас научу, – заверил Пожаров.

Я внутренне сжался, умоляя про себя Государя не возражать больше: Ленин так Ленин, а то вдруг Пожаров снова вернется к идее нарядить Государя Государем.

– Право не знаю … Способен ли я, достоин ли… – сказал Государь.

– Это все отговорки. Я только вас вижу в этой роли! Так что прошу – готовьтесь!

– Как же мне готовиться?

– Читайте газеты! У вас же есть подборка статей Владимира Ильича. Тут главное – политическая платформа.

Он уже считал дело решенным.

– Что ж, спасибо, Николай Александрович! Иван Михалыч, вы идете?

Мне было страшно смотреть на повара, вжавшегося между стеллажей, кажется, в глубоком обмороке.

– Я? Я тут хотел книжку какую-нибудь взять …

– Ну, ладно …

Пожаров вышел, я услышал жалобный голос повара:

– Ваше Величество! Ей-богу, я не виноват! Что делать, Ваше Величество?

– Оставьте вы это величество! Я же просил вас – обращайтесь ко мне только Николай Александрович,