максимум усилий, чтобы выйти оттуда не с перекошенным от ужаса лицом. Кажется, мне это удалось, потому что никто не остановил меня, и я благополучно дошел до выхода из гостиницы.

На ступеньках подмывало оглянуться, чтобы убедиться, что меня никто не преследует, что стоило мне еще несколько тысяч умерших нервных клеток. Морозный ноябрьский воздух слегка охладил пылающее огнем лицо. Добравшись до перехода, я не удержался и все же обернулся — погони не было. С облегчением выдохнув, я нырнул в подземный переход и через несколько секунд выскочил на другой стороне проспекта Мира…

…Я стоял в вагоне метро, не слыша и не видя ничего вокруг. Перед глазами неотвязно висела картинка из гостиничного номера, а в ушах звучали последние слова Поляка:

— Да как тут уснешь?!

Раньше мне всегда казалось, что перед смертью человек просто обязан произнести, если не пророческие слова, то что-то необыкновенно мудрое, относящееся к вечности, которая ждет всех нас. Что-то типа «весь мир театр, а люди в нем актеры». Сергей Поляков, мой друг и компаньон был умным, образованным человеком и мог хотя бы сказать, что делать с его деньгами, кому передать их в случае своей скоропостижной смерти, так как ни жены, ни детей у него не…

Следующая мысль была настолько неожиданной, что я чуть не подпрыгнул. Собственно, это была даже не мысль, а слова, сказанные Поляком при выходе из кафе — «…дома вообще не знают, что я в Москве…!» То есть никто не знает и про деньги, которых — память услужливо подсказала — ровно 312.500 долларов!

Мне стало так душно, что я едва дождался остановки поезда и, выскочив из вагона, долго стоял на станции, пытаясь осмыслить случившееся. Итак, я потерял обоих компаньонов, став при этом обладателем трехсот с лишним тысяч американских долларов! Суммы, на которую я мог купить не только небольшой домик в Штатах, но и открыть там свое дело! И, что самое важное, меня больше ничто не держало здесь, а значит…, а значит, я могу сказать Майе да!

Мне стало нехорошо. Голова пухла от мыслей, сердце едва не выскакивало из груди, и я даже испугался, что так и мне недолго до инфаркта. Нужно было успокоиться и решить, что нужно сделать в первую очередь. Хотя, что тут решать — надо было пристроить деньги, и теперь обменник моих друзей уже не казался таким уж надежным местом. Нет, я не боялся ограбления или того, что Армен не захочет отдавать мои кровные. Опасность заключалась в том, что «крышевавшие» нашу компанию бандиты, коих в сибирском городе было пруд пруди, когда-нибудь дознаются, что какую-то сумму Поляк все же спас от огня и привез в Москву, где странным образом вдруг умер. А в Москве живу я, друг и компаньон, найти которого при желании не так уж трудно.

Я понимал, что от решения переехать в Штаты до моего первого шага по чужой земле пройдет немало времени — месяц или полгода, и исчезнуть без следа не удастся. Но у меня было преимущество, деньги и какое-то время, чтобы затаиться, пока будут оформляться бумаги.

Память торопливо напомнила о знакомом риелторе Леше, который мог найти хорошую квартиру даже посреди Сахары. Не откладывая в долгий ящик, я помчался к эскалатору, стоя на котором все время смотрел на дисплей, показывавший отсутствие сети.

Выбравшись на улицу, я с легким удивлением обнаружил, что стою на Старой площади, но времени удивляться, как я не заметил, что проехал столько станций, не было. Телефон поймал наконец сеть, и я с некоторой тревогой считал длинные гудки, то и дело озираясь по сторонам, словно меня уже искали суровые сибирские крепыши.

Леша ответил сразу. Не здороваясь, я тут же озадачил его:

— Леша, мне нужно хорошая двушка! — И, не дожидаясь его ответа, добавил, — Сегодня!

— Привет, Ден, — в отличие от меня, Леша не терял сегодня ни друга, ни головы, — я, вообще-то, выходной…

— Экстренный случай, дружище! Выручай!

Помолчав, Леша спросил:

— Есть три хорошие хаты. Две на Таганке и одна на Цветном…

— На Цветном?! — я вновь перебил его. — Где?!

— Точно не знаю, нужно посмотреть адрес. Погоди….

Через минуту я знал, что оказавшаяся трехкомнатной квартира на Цветном находится почти напротив дома Майи, и увидел в том знак. Милая Фортуна вновь не подкачала, хотя, если честно, я не знал, чем квартира на Цветном предпочтительнее тех двух на Таганке. Просто чувствовал, что Майя, скорее, согласится переехать туда, чем в какую-нибудь другую квартиру, если мне вообще удастся ее уговорить.

Мы договорились встретиться через два часа — Леше нужно было найти хозяйку квартиры и подготовить бумаги, а мне вернуться в обменник и решить, как быть с деньгами. Собственно, я уже решил, что оставлять их там не буду, но работало ли сегодня банковское хранилище, где я арендовал ячейку, было неизвестно.

Остановив частника, я назвал ему адрес обменника и, откинувшись на заднем сидении, погрузился в невеселые размышления. Меня не оставляло чувство, что я совершил предательство, бросив тело друга и сбежав из гостиничного номера. Это чувство угнетало, давило, и никакие отговорки, что я тут не причем не помогали. Да, я не причем, я не мог вернуть его к жизни и у меня могли возникнуть проблемы с милицией — все так, но мерзкое чувство не проходило, вынуждая продолжать копание в собственной душе. Это доставляло мучение, но я ничего не мог с собой поделать. Сейчас, когда мне уже (или пока) ничего не угрожало, мысли о собственной безопасности слегка отошли на задний план, и я мог признаться себе, что не хотел бы оказаться на месте Сереги. Все мы когда-нибудь умрем, это понятно, но я имел в виду, что было бы крайне неприятно и очень обидно, если бы мои друзья поступили со мной таким же образом!

Словом, к обменнику я подъезжал в крайне дурном расположении. Хотелось позвонить Майе, сказать, что я все решил, и мы едем, но что-то удерживало меня от звонка. Скорее всего, дело было в том, что я хотел быть уверенным, что все контролирую, деньги в надежном месте и никто уже не сможет отобрать их.

Армен встретил меня настороженным взглядом и вопросом:

— Что-то случилось?

Я кивнул.

— Мне нужно забрать деньги, — и, углядев в его глазах легкое удивление, поспешно добавил, — курьер прилетел.

— А рубли кто привез?

Армен задал простой вопрос, вмиг обнаживший всю шаткость моего плана. Нужно было успокоить что-то заподозрившего армянина, и я выдал первое пришедшее в