Я вздыхаю.

— Ну, если я это сделаю, если снова стану прежней Катрионой, и если это случится, надеюсь, миссис Баллантайн уволит меня. В противном случае, ты должна сказать ей. Неважно, что скажет Катри… я, ты всегда должна говорить взрослому, когда кто-то причиняет тебе боль. Взрослому, которому ты доверяешь, а я полагаю, что ты доверяешь миссис Баллантайн.

Она не отвечает.

— Я похожа на себя прежнюю, Алиса? — спрашиваю я.

Она качает головой.

— Потому что я уже не такая, как была раньше.

— Или ты просто притворяешься. Ты обманула хозяина, а теперь обманула хозяйку. Миссис Баллантайн — хорошая женщина, и она хочет помочь, а ты просто подыгрываешь ей. Так говорит миссис Уоллес.

— Миссис Уоллес умна, — признаю я, — имеет смысл подыграть, чтобы втереться в доверие, согласна.

— Значит, ты признаешь это?

— Я признаю, что это была бы хорошая причина. Но почему бы не использовать ее раньше? У меня есть ощущение, что миссис Баллантайн всегда была добра ко мне. Я права?

— Ты обманула ее. Обманывала с самого начала, чтобы потом важничать перед нами.

Я откидываюсь назад, опираясь ладонями о кровать.

— Ну, тогда не знаю, как доказать, что я действительно изменилась. Я, ведь, изменилась, не так ли? Я не помню многого из своего прошлого, и теперь чувствую себя другим человеком. Совершенно другим.

— Слишком другим, — говорит она, — Ты кажешься совершенно другим человеком, и миссис Уоллес это не нравится, так что мне тоже. Либо ты лжешь, либо одержима.

— Одержима? — подавляю смех, от этой мысли, что слова Алисы в каком-то смысле близки к истине. — Ты когда-нибудь слышала, чтобы одержимый человек стал лучше, чем он был раньше?

— Тогда, возможно, ты подменыш. Это ребенок феи, которого кладут в постель к человеку.

— О, я знаю все о феях. Моя бабушка рассказывала мне эти истории. Если бы я была подменышем, я была бы вернувшимся человеком, не так ли? Феи украли меня в младенчестве и заменили злым ребенком фей, но теперь я вернулась и прогнала его.

Она обдумывает это, а затем уже с интересом смотрит на меня.

— Так вот что произошло? — спрашивает она со всей серьезностью, и я сдерживаю улыбку, напоминая себе, насколько глубока вера в фей здесь, в этой стране, в это время.

— Я понятия не имею, что произошло, — говорю я, — только то, что я не та, кем была, а эта кажется более лучшая версия себя прежней, поэтому я буду оставаться ею до тех пор, пока смогу. А если я снова стану такой, как была, то я предупредила миссис Баллантайн, чтобы она отослала меня подальше.

— Она согласилась?

— Согласилась, и поэтому тебе не нужно бояться меня. Если я причиню тебе вред, то это буду прежняя я, и ты должна сразу же рассказать об этом миссис Баллантайн. Понятно?

Она кивает, настороженно глядя на меня.

— Сейчас, я предлагаю, чтобы ты поискала доказательства того, что мои изменения — это уловка. Я не уверена, что ты надеешься найти, конечно. Может быть, записку с моими признаниями? Ты можешь продолжить поиск. Мне удалось найти только мешочек с деньгами, конфеты, отправленные миссис Баллантайн, ухажёром, и это письмо. Вдруг ты найдешь, что-то еще.

Она продолжает недоверчиво разглядывать меня.

— Я серьезно, — говорю я, возвращаясь на кровать и беря книгу. — Ищи в свое удовольствие. Ты можешь найти больше доказательств того, что прежняя Катриона была негодяйкой и воровкой, но не того, что я лгу сейчас.

Она смотрит на меня еще мгновение, а потом начинает искать.

Глава 26

Я радуюсь, что Алиса ничего не находит. Была бы не рада, если бы она нашла, но я довольна потому, что мой навык обыска прошел испытание. Очевидно, что Алиса что-то прятала в своей жизни, и она проводит больше часа, обыскивая мою комнату. Она пропускает ту незакрепленную половицу. Проверяя пол, не видит красноречивых знаков, и я показываю их ей. Не имея планов стать вором, я ничуть не обеспокоена тем, что она знает о самом тайном месте Катрионы. Кроме того, я пьяна, так что мое суждение может быть немного неадекватным. По крайней мере, я недостаточно пьяна, чтобы рассказать ей правду о себе.

Она уходит, удовлетворенная тем, что я не представляю угрозы для этой семьи, и я отправляюсь спать. Но мысли не дают мне уснуть. Даже если убийца-ворон не понял, что я на самом деле не Катриона, он все равно нацелился на меня. Он знает, что я горничная Грея. Он может прийти, чтобы закончить работу. А если он из двадцать первого века и думает, что я знаю, что и он тоже? Он обязательно попытается меня убрать.

Я не могу перестать думать о том, что сказала Айла, что миссис Уоллес запирает двери только на ночь. Она когда-нибудь забывает? Вероятно, никто не знает, забыла ли она закрыть дверь или намеренно оставила ее открытой для Грея. В последний раз я видела Грея за ужином и понятия не имею, вернулся ли он.

Дело в том, что тот, кто напал на меня, может попытаться закончить дело, а я сплю в доме без двойного замка и системы безопасности.

Я кладу нож под подушку.

И все равно не могу заснуть сегодня ночью.

Возможно ли, что убийца-ворон — это тот серийный убийца, который пытался задушить меня в 2019 году в Эдинбурге? У меня руки чешутся схватить телефон и начать записывать заметки, прорабатывая доводы за и против этой теории. Мне следовало бы взять пару лишних листков из кабинета Грея, но я не хотела испытывать судьбу.

Давай начнем с возможных аргументов против моей теории. Самый очевидный — тот, который я рассмотрела ранее. Как бы он выжил в этом мире? Как выяснил, в чье тело он вселился? Как бы он смог приспособиться? Хотя это не невозможно. Мне же удалось. Мне сложно, но я справляюсь. Он может сделать то же самое, особенно с двойным преимуществом — быть в мужском теле и быть из Эдинбурга.

Я практически отчаиваюсь найти веские аргументы против убийцы из современного мира, поэтому временно переключаюсь на противоположное. На признаки того, что он может быть убийцей двадцать первого века.

Во-первых, веревка. Она привлекла мое внимание, как только Грей снял ее с тела Эванса. Что-то внутри меня всколыхнулось от узнавания. Это объяснимо, но это все еще остается доказательством в пользу моей теории. И тот убийца и этот предпочитают пользоваться веревкой.

Ловушка — следующий