Обычно он только похлопывал себя по бедрам или барабанил по столу и кивал в такт музыке.

– Нет, я имею в виду, что умею играть ее на гитаре.

Джимми улыбнулся и покачал головой.

– Док. Ну вот что ты за человек? Мы все лето провели вместе, и ты только сейчас сообщаешь мне о том, что играешь на гитаре?

Доктор Коун улыбнулся.

– Я играл в группе, когда мы с Бонни познакомились.

– Да ладно! – Шеба рассмеялась.

– Я играл на гитаре. И иногда подпевал на бэк-вокале.

– Но сейчас ты почти не поешь! – Шеба как будто не верила, что доктор Коун мог когда-то играть в группе. Когда миссис Коун рассказала мне об этом, это не показалось странным, но сейчас, глядя на доктора Коуна, склоненного над пустой креманкой из-под мороженого, я понимала, чем был вызван смех Шебы.

Миссис Коун отодвинула от себя мороженое, словно покончив с десертом.

– А я играю на флейте.

– Неси гитару, Ричард! – Шеба взяла еще ложку мороженого, а миссис Коун придвинула свою креманку к себе и тоже взяла еще.

– А ты, Бонни, тащи флейту, – сказал Джимми, продолжая перебирать струны.

Доктор Коун посмотрел на миссис Коун, и они улыбнулись друг другу впервые после нашего возвращения с пляжа. Он встал из-за стола и вскоре вернулся с гитарой и маленьким белым футляром, который он передал миссис Коун. Я никогда не видела в доме гитару, а значит, скорее всего, она хранилась в шкафу в спальне доктора и миссис Коун. Это было единственное место в доме, куда я никогда не заглядывала.

– Постойте! – Иззи выбежала из комнаты и вернулась с бубном. Она положила его мне на колени.

– Нет, сама сыграй. У тебя хорошо получается.

Я наблюдала, как миссис Коун собирает свою флейту. В кои-то веки она выглядела расслабленной и даже немного счастливой. Доктор Коун начал настраивать гитару, а потом Джимми отложил свой инструмент, обошел стол и взял гитару у доктора Коуна. Примерно через минуту она была настроена.

– Ну что, поехали? «Лестницу в небеса»? – Доктор Коун начал перебирать струны гитары, низко наклонив голову и не сводя глаз со своих пальцев. Джимми наигрывал ту же мелодию, но глядя на доктора Коуна. Каждый раз, когда доктор Коун сбивался, Джимми называл аккорд, и доктор Коун возвращался в строй. Миссис Коун поднесла флейту к губам и подыгрывала им. Я восхитилась тем, насколько стройно и чисто это звучало. Иззи взяла бубен, один раз хлопнула им по ноге, а затем подняла на меня глаза.

– Мне не нравится эта песня. Звучит жутко.

– Хорошо. Давай убирать со стола.

– Мне кажется, эта песня призовет ведьму.

– Хм, не думаю. Ведьмы не любят музыку. Даже жуткую.

Я встала и начала собирать посуду. Шеба разложила на обеденном столе папиросную бумагу и набивала ее марихуаной, вполголоса напевая «Лестницу в небеса». Мы с Иззи отнесли всю посуду на кухню, а затем вернулись в столовую, чтобы пожелать всем спокойной ночи. Доктор и миссис Коун были так увлечены игрой, что насилу оторвались от своих инструментов, чтобы поцеловать Иззи. Шеба крутила второй косяк. Первый был зажат в губах у Джимми.

– Мы можем попеть песни из «Волос»? – спросила Иззи, когда мы поднимались по лестнице.

– Да. Ты их помнишь?

– Ага. – Иззи начала тихо напевать: – Пропитанные запахом лабрадоров… Режу будущее, как в фильмах про космос… Я верю в то, что Бог верит в кота, это я, это я… – Слова были неправильными, но я ее не поправляла. А когда она дошла до слов «Впусти солнце», я стала петь вместе с ней.

Мы пели все время, пока Иззи купалась, в основном мимо слов, а потом легли в постель. Я заснула посреди чтения книги Ричарда Скарри. Когда я проснулась, Иззи крепко спала, прижавшись ко мне и уткнувшись лицом в мое плечо. Я выскользнула из ее кровати и молча переоделась в шорты и майку, которые мама купила мне в начале лета.

Шеба отвезла меня домой одна, оставив Джимми музицировать с доктором и миссис Коун. Проезжая мимо дома Мини Джонс, Шеба показала в окно средний палец, как делала каждый вечер с тех пор, как мы вернулись с пляжа.

Когда мы остановились перед соседским домом, Шеба наклонилась и поцеловала меня в щеку.

– Увидимся утром, куколка.

Я хотела сказать, что люблю ее, но вместо этого выпалила:

– Я приготовлю на завтрак «птичку в гнезде».

– Чудесно, – сказала Шеба. – Ужасно по ним соскучилась.

Я вышла из машины и махала ей вслед, когда она уезжала.

12

На следующее утро, когда я спустилась на кухню, мама и папа сидели за столом. Никто из них не проронил ни слова. Никто из них не пошевелился. В центре стола лежал свежий номер «Балтимор Сан».

– Э-э… что-нибудь случилось? – Я испугалась, что кто-то умер. Бабушка или дедушка в Айдахо или, возможно, кто-то из нашего прихода.

– Это ты нам скажи, Мэри Джейн. – Папа буравил меня тяжелым взглядом. Он казался мне незнакомцем: я не узнавала человека, который так долго и пристально смотрел мне в глаза.

– Сказать вам что? – Я села напротив папы. Мамин взгляд упал на газету. Я проследила за ним, а потом, чувствуя, как душа уходит в пятки, притянула газету к себе.

Там, на первой полосе, была размещена фотография, на которой я, Иззи, Джимми и Шеба стояли в окружении сотрудников «Ночного Экспресса: Самого большого магазина пластинок в Америке». Все улыбались, кроме Джимми, который склонился к моему уху. Заголовок гласил: «Шеба и Джимми посетили Шарм-Сити[45]!»

– Ну? – спросил папа.

Я еще раз посмотрела на фотографию. На мне были махровые шорты, которые купила мне Шеба, и топик без лифчика. Я знала, что Джимми что-то шептал мне на ухо, но со стороны казалось, что он меня целует. Узорчатая татуировка, облепившая его руку, так выделялась на фоне всего остального, что казалась трехмерной. Эта татуировка и его рот у моего уха, несомненно, многократно усугубляли то преступление, в котором я была повинна по мнению моих родителей.

– Э-э… – Мне было трудно дышать.

– Мини Джонс позвонила мне в шесть утра, чтобы спросить, видела ли я газету, – сказала мама. Я не могла понять, из-за чего она больше расстроена: из-за самой фотографии или из-за того, что ей пришлось узнать о ней от Мини Джонс.

– Мини Джонс… – начала я, а затем остановилась. Что я могла сказать о Мини Джонс такого, что не ухудшило бы моего положения? Если