– Полька, забери свою собаку!..

– Отпусти ее, придурок!

– Фу, Гуччи!

– Да заберите вы эту тварь!

– Гуччи, отстань от него!

Полина кашляла, и держала себя за горло, и мотала головой –черные волосы, вывалившиеся из-под заколки, взлетали вокруг бледных с зеленьющек.

Троепольский обнял ее за плечи, усадил в кресло и тут жеотошел – он все еще не мог ее простить. Она так его обманула!

Сизов встряхнул Белошеева, как мешок с картошкой, плюхнулего в кресло и брезгливо отряхнул руки. Собака Гуччи тряслась на полу изаливисто лаяла, трясла ушами, забегала с разных сторон и все норовила тяпнутьСашу за какое-нибудь место, неуязвимей. Тот брыкал ногами и извивался как уж.

– Это он тебя… бил? – спросил Троепольский, морщась.

Полина все терла свое горло и только кивнула.

– А мне ты опять ничего не сказала? – Потом он спросил: –Почему? Почему, черт тебя побери?!

– Я не могла.

– Почему?! Не могла она! Ты утащила у меня из квартирыдоговор, а потом врала мне и про этого придурка ничего не сказала – почему?!

– Потому что я думала, что Гришка… с ним заодно!

– С ума сошла, – пробормотал Сизов.

– Федя в последнее время с тобой часто ссорился, и я думала,что из-за… этого… Из-за Сашки.

– Нет, – ответил Сизов. – Не из-за Сашки. Вот, черт возьми!

– А про Сашу ты откуда узнала? – Троепольский вернулся застол, ему было противно. – Федька сказал?

Полина горестно кивнула:

– Он давно подозревал. Несколько месяцев уже. Это Федяпонаписал на всех договорах “Смерть врагам”. Левой рукой. Из соображенийконспирации.

– Я не убивал его! – завизжал Саша. – Не убивал! Я толькохотел… Я забрал макет и все! Я знал, что он меня подозревает, потому что онработал с макетом!

– Сволочь ты последняя, – сказал Троепольский угрюмо. –Неужели ты думал, что сможешь просто так меня… обокрасть?!

– Да! – крикнул Саша, взялся руками за волосы и сильно ихдернул. – Да! Потому что ты ничтожество! Никто! Нуль! Дутая величина! Я тебяненавижу, ненавижу!

– Да пошел ты!..

– Федя как-то сказал, что у нас в конторе кто-то ведетдвойную игру. – Полина прикрыла глаза и сразу же открыла, чтобы все неподумали, что она набивается на жалость. – Его это веселило. Он чувствовал себядетективом. Он сразу знал, что это ты, Саша, только доказательств у негоникаких не было. Он собирал все бумаги, которые имели отношение к Уралмашу, иписал на них: “Смерть врагам”.

– Пугал, что ли? – спросил Сизов.

– Ты же знаешь Федьку! – задумчиво произнес Троепольский. –Шалил скорее, а не пугал. Такие игры ему нравились, придурку. Он бы собралдоказательства и тогда пришел ко мне гордым победителем с этим, – кивок всторону Саши, – в одной руке и бутылкой водки в другой. Чтобы мы запили нашипотери. Разве не так?

Сизов сосредоточенно кивнул. Все помолчали, а потомТроепольский осведомился, не глядя на Полину:

– Это он тебя бил?

– Да.

– Как ты узнала? Или ты с самого начала знала, только мневрала все время?

– Нет, Арсений. Я не знала. Я догадалась, когда нашлакарандаш на столе Вани Трапезникова, за которым Сашка тогда сидел и смотрелмакет.

– Какой карандаш?!

– Простой. У нас в конторе только одни человек пишетисключительно карандашами. Саша Белошеев. А наутро у него все костяшки были вссадинах. – Полина сжала руку и показала костяшки. – Но он сказал, что убьетменя, если я… скажу тебе. И я побоялась.

– Ну да. Ты побоялась. До этого не боялась, а тут побоялась.

– Да, – вызывающе ответила она и еще крепче сжала руку. –Боялась. Тебя-то он не топил в туалете!

– Он топил тебя в туалете?! – изумился Сизов. Полинасосредоточенно кивнула. На Троепольского она старалась не смотреть.

Тот выбрался из-за стола, постоял, словно раздумывая, потомподошел и коротко двинул Белошееву в зубы. Голова у того откинулась назад истукнулась о стену. Гуччи затрясся и опять тоненько затявкал. Он не одобрялникаких проявлений насилия.

Саша закрыл лицо руками.

– Ты чего дерешься?!

– Я бы тебя, мудака, убил, – сказал Троепольский спокойно иотряхнул руки, как давеча Сизов.

– Гришка, – пробормотала Полина. – Это ужасно, но я думала,что ты тоже… Федька в последнее время о тебе слышать не мог.

– Я знаю.

– Прости меня.

– Не страшно.

Троепольский вернулся за стол и теперь смотрел в монитор,расцвеченный яркими красками.

“Ехал Ваня на коне, – думал он уныло. – Вел старушку наремне, а собачка в это время мыла фикус на окне”.

Фикус – это я. Меня все время моют на окне, так что зубыскрипят и жить не хочется, а все только и делают, что рассматривают меня, иснаружи, из-за стекла, и, так сказать, изнутри, в коллективе.

– А с Хромовым я поговорил, – неожиданно добавил Сизов, – какраз когда вы тут… мой стол обыскивали. Не видать тебе Уралмаша, Саша, как своихушей. Они ведь тоже не мальчики, в жизни кое-что понимают. Зря ты так старался,макет мне подкладывал.

– Я не подкладывал!

– Подкладывал! Байсаров тебе рассказал, что мы с Федькойнакануне вечером опять полаялись, ты и решил, что все стрелки на меняпереведешь, а Троепольский клюнет. Точно?

Саша вдруг начал тоненько скулить и раскачиваться из стороныв сторону.

Полина подхватила с пола свою собаку, прижала ее к груди ипохлопала по голой заднице, чтобы ее успокоить немного.

– Я, кстати, тоже думал, что это ты, – буркнул Троепольскийиз-за компьютера.

– Спасибо, – поблагодарил Сизов корректно.

– Пожалуйста. – Тут Троепольский улыбнулся, как будтооправдываясь. – Но я всегда все представляю… немного сложнее, чем есть на самомделе.

– Это нам известно, – пробормотал Сизов. – Давно и хорошо.

– Я никого не убивал! – заверещал Саша и даже сделал попыткувскочить, но Сизов толкнул его обратно в кресло. – Я не убивал! Нет! Это он! Онубил! Он его ненавидел, Федьку! Это он убил или она! Это она убила! Сука! Язнаю таких сук, как она, знаю!

Воцарилась тишина.