Майор кивал, как китайский болванчик.

– Меня, блин, сбило, что в тот вечер у Федьки были вообщевсе! Все! Даже Сизов приезжал! Я нашел в банке окурок и думал, что это Полькин,а оказалось, что она сигареты Грише отдала!

– И я приезжала… – прохрипела с дивана Лера. – Он нам сГришей видеться не разрешал. Я хотела его уговорить, поднялась в квартиру, аон… мертвый. И ты… меня застал, а я… убежала.

– Идиотка, – пробормотал Троепольский. – И еще эта запискадурацкая, в которую были ножницы завернуты! Ты что, думаешь, я совсем дурак? Незаписка, а как бы алиби! Это ты мне пыталась внушить, что весь тот день Гришкабыл с тобой, да? А на самом деле он тоже приезжал, и ты решила, что он убилФедьку, потому что видела его у подъезда. А он?

Тебя видел?

– Нет, – буркнул Сизов. – Я ее не видел. Но Федор… знал, чтоу нас… что мы… Он категорически не хотел. Он говорил – ты ей в отцы годишься!Мы даже подрались однажды, а Лера мне сказала, что видела меня возле дома, идумала, что это я его… А я даже в квартиру не входил, на площадке покурил иуехал. Я решил, что все равно ничего из наших разговоров не выйдет, и Леру я неброшу.

– Завещание он написал в пользу Леры, – мне майор сказал, –а Галя этого даже предположить не могла, – подытожил Троепольский. – Решилаимитировать Лерино самоубийство. И вот что из этого вышло. И контролирует онасебя не так, чтобы очень…

– Это точно, – беспечно согласился майор. – Не так, чтобыочень. Ну что? Вот и медицина подгребла.

– Гриша! – хрипло крикнула Лера.

– Троепольский, – позвала Полина.

Он взглянул на нее и вышел следом за санитарами.

* * *

Никоненко позвонил Арсению через два дня и скупо сообщилему, что подозреваемая, то есть Галя, во всем призналась. Она всю жизньпанически боялась, что брат перекроет денежный кран. Как-то в припадке такогоприступа страха она наплела Федору про его школьную любовь – Галя доподлиннознала от Федора же, который в юности делился всем с сестрой, о его детскомромане. Воспользовавшись тем, что когда она, Галя, была беременной, Федорслужил в армии, она сочинила историю в духе бразильских сериалов. Мол, твоядевочка, Федя, родила, погибла в автокатастрофе, а ребенка, мол, забрала я.Был, дескать, у меня могущественный покровитель, которого я разжалобила… и онпомог в удочерении. Из всего этого только авария была правдой.

Романтик Федор поверил “жалостной” истории, тем более емульстило, что у него такая взрослая дочь, такая красивая. Мать он дажеспрашивать не стал, правда ли это, – она была в маразме, да и тетку лучше небеспокоить. Они же столько лет все от него скрывали. Но Галя переборщила. Убивв припадке ярости Федора в его наемной квартире, она пришла в себя и решила,что все будет хорошо, но звонок нотариуса поверг ее в отчаяние – все досталосьЛерке, а как же она, Галя? План был хорош – она убьет Леру, но для всех тапокончит жизнь самоубийством…

– А Толика арестовали? – спросил Арсений.

– Нет, вас дожидались! – ответил шутник-майор. – Кстати,Галю освидетельствуют врачи на предмет вменяемости.

– А чем она убила Федора?

– А молотком. – Троепольскому показалось, что майор зевнулна том конце провода. – У Грекова в углу комнаты какое-то барахло наваленобыло. Ну и молоток. Она схватила молоток и ударила, а потом, не будь дурой,забрала орудие убийства с собой и избавилась от него где-то по пути домой. ВотИнститут имени Сербского пусть теперь разбирается с этой вашей Галей.

– Держите меня в курсе, – сказал из вежливости Троепольский.Если честно, ему совсем не хотелось знать, что будет с “этой вашей Галей”.

Заявление он подписал, не глядя. Лаптева забрала заявлениетаким движением, как будто он сунул ей конверт, зараженный спорами сибирскойязвы, и вышла, не сказав ни слова, и это было ужасно. Он жаждал скандала инадеялся на него, а она даже дверью не хлопнула.

Он походил по кабинету. Сел перед монитором. Потыкал в парукаких-то иконок и посмотрел, что вывалится. Что-то вывалилось, но он так и непонял, что именно. Тогда он закурил и нажал кнопку на селекторе. Эта кнопкаозначала, что ему нужен кофе.

Примерно на половине сигареты в дверь поскреблись, ипоявилась Шарон Самойленко с кофейной чашкой в лапке. Ее Троепольский никак неожидал.

– Вам чего?!

– Так кофе вот, – тараща глаза, сказала Шарон и показала начашку. – Вы просили. Просили или нет?

– Да, черт возьми!

Кофе должна была принести Варвара, а он должен был с нейпоскандалить. Собственно, только для этого он и просил.

– Так вот я и принесла.

– А почему не Лаптева?!

Шарон Самойленко посмотрела на него, и ему показалось, что спрезрением. В последнее время ему то и дело чудилось, что все на него смотрятпрезрительно.

Раньше такого с ним не было.

– Они заняты.

Шарон из особого уважения тоже называла Варвару “они”, как иостальное начальство.

“Они” заняты и прислали вместо себя Самойленко Шарон, ибо он,Троепольский Арсений, никого другого не достоин.

– Так чего? – вопросила Шарон.

– Что – чего?!

– Будете или не будете, кофе-то?

Он почти вырвал у нее чашку, так что кофе плеснул через крайи потек по белому фарфору, и приказал:

– Вон.

Шарон пожала плечами:

– Ну и пожалуйста. Я вообще уволиться могу, если вы такоехамство позволяете!

– Идите вы к дьяволу! – заорал он. – Убирайтесь! Давайтезаявление, я вам тоже подпишу! Ну, что же вы?!

– Вам на свежий воздух надо, – процедила Шарон, – дляпоправления организма. Мы знаем, конечно, что вы подвергались на ниве убийстваи теперь не в себе, но хамство позволять тоже никому не разрешается!

Троепольский открыл рот и моргнул.

– И не смотрите на меня! – еще наподдала Шарон. – Все равноя вас не боюсь! И никто не виноват, что вы кого ни попадя увольняете исамодурство развели! Сами же и виноваты!

Тут шеф как-то подозрительно покраснел, и вообще вид у негостал такой, что Шарон Самойленко быстренько подалась к двери.

– Варвара! – в эту же самую секунду завыл шеф нечеловеческимголосом. – Забери ее! Забери ее немедленно отсюда!!

– Да ничего и не надо меня забирать, – пробормотала Шарон,отступая, – я и сама могу… И заявление по всей форме, меня в венерическийдиспансер звали секретаршей, а у вас тут не очень-то и хотелось…