Шеф перевел дыхание, стал еще краснее – чашка у него в рукемелко тряслась, звякала ложечка – и приготовился снова заорать.

– Ложка упадет у вас, – хладнокровно заявила Шарон. – Тогдавам чистую подавай, этой-то побрезгуете! Если бы вы выявляли значение на почвероста вашего сознания, никто бы вам и слова не сказал, а вы кого ни попадяувольняете, а потом еще орете!

– Варвара!!!

– Надо отчет себе отдавать по линии доверия к людям!

– Варвара!!!

– Что здесь происходит?!

– Варвара, забери ее, я не могу больше, я ее убью сейчас!

– А это никому не позволено, – напоследок выдала Шарон,которую Варвара теснила в коридор и одновременно прикрывала собой отвзбесившегося шефа. – У меня гражданские права есть. А вам жизненные процессылюдей все равно не понять! Потому что вы в смысле душевной тонкости давноотстали!

– Варвара, забери ее к черту!

– Шерри, иди к себе, я сейчас приду, и мы поговорим!

– Какая еще Шерри?!! Господи ты боже мой!

– Шерри, иди уже.

– А заявление, пожалуйста, хоть сию минуту, АрсенийМихайлович! А вам такую турбуленцию выделывать все равно не позволено!

– Шерри, пожалуйста!..

– Убирайтесь, отсюда!

– Варь, почему вы все тут орете?!

– А шеф чего? Или его нету, что ли?!

– Все вон отсюда, сейчас же!

– Троепольский, ты чего?!

– Вон сейчас же!!

– Ребята, он орет почему-то!..

– Гриш, спроси у него, что случилось-то?!

– Да ясно, что случилось, Светлова ушла, вот и орет…

Варвара вытолкала любопытных, коих собралось уже порядочно,прикрыла дверь в кабинет, которая почти всегда стояла нараспашку, повернулась кнему лицом и спросила холодно:

– Ну? И что ты тут устроил?

– Я?! – поразился Троепольский. – Я устроил?!

– Ну кто же?

– Да это ваша дура Шерри!..

Но Варвару трудно было провести на мякине.

Вернее – невозможно.

– Да ладно, – перебила она его без всякого уважения, – какбудто Шарон может устроить тебе скандал! Ну? В чем дело?

Кофе из чашки весь пролился на ковер. Троепольский швырнулчашку. Она упала с глухим стуком. Варвара посмотрела на нее и усмехнулась:

– Ну, что ты бесишься?

– Ты что? – процедил он сквозь зубы. – Не могла сама прийти?Тебе обязательно надо было, чтобы я… с этой дурой… Ты же сама все устроила!Зачем?!

– Затем, что я не хочу в этом участвовать, – отрезалаВарвара Лаптева, подошла и взялась руками за спинку кресла. На правой ее рукехищно полыхнул бриллиант небывалых размеров – подарок любящего мужа на рождениесына. Он, Троепольский, никогда не стал бы делать ничего такогопоказательно-нарочито-мещанского – дарить бриллиантовый булыжник, или машину,или медведя размером с гардероб и непременно в лентах и кружевцах.

Зато, возможно, он… он сказал бы, что любит ее. Так любит,что страшно ему делается, потому что ни с кем и никогда он не был готов себяделить, а теперь придется. И не только это – все придется переделать, потомучто жизнь вдвоем, или даже втроем, как теперь у Варвары и Ивана, поразительнымобразом отличается от жизни одного человека, как кино про любовь отличается отсамой любви, как фотография отличается от человеческого лица, как стихиотличаются от того, что на самом деле происходит в душе и в голове.

Белый полыхающий свет от Варвариного бриллианта ударил ему вмозг и в висок, и сразу тяжело и длинно заболело внутри головы.

Он взялся за висок и отдернул руку – он ненавидел жесты, какв мелодраме.

Варвара смотрела на него без всякого сочувствия.

– Ты струсил и хочешь все свалить почему-то на Шерри, –сказала она насмешливо. – Шерри тут ни при чем, точно тебе говорю.

– Я не трусил.

– Троепольский, – серьезно произнесла его секретарша, – еслибы я тебя, козла, не любила, как родного, я бы слова тебе не сказала. Я всепонимаю – частная жизнь, тайна исповеди, в конторе мы только работаем, а живемза стенами, нам необязательно любить друг друга, чтобы хорошо работатьвместе!.. Ты молодец, ты правильно придумал все эти постулаты.

– И что?

– А то, что мне наплевать на них.

Варвара Лаптева разжала руки, стала ходить взад-вперед,смешно протискиваясь за спинкой низкого дивана, который условно делил комнатуна две зоны – гостевую и рабочую, в соответствии с представлениями об “отдыхе иработе” модного и образованного дизайнера по интерьерам. Кофейная чашкапопалась ей под ноги, и она, вместо того, чтобы поднять ее, решительноотшвырнула ногой. Арсений проследил за чашкой – как она снова глухо стукнула оковер, закатилась под диван и там замерла, смутно белея.

– Зачем ты уволил Полину?

– Она написала заявление.

– Еще раньше она чуть было не написала явку с повинной, авсе потому, что ты думал, что это сделала она!..

– Да ничего я не думал!

– Он не думал! Конечно, ты думал!

– Да не думал я!

– Иди ты на фиг!.. – закричала Варвара. – Ты все времяпочему-то думал о том, что виновата она!

– Ну и что?!

– Ну и то! Никто из наших тебе этого не простит, особеннопосле того, как ты ее уволил!

– Я не нуждаюсь ни в чьем прощении, черт побери, потому чтоя ни в чем не виноват!

– Ты виноват, – отчеканила Варвара, – и сам это знаешь.Оттого и бесишься.

Это была чистая правда, и он взбесился еще сильнее.

– Я только прошу оградить меня от этой идиотки Шарон, –ледяным тоном выговорил он, и очки блеснули невыносимым высокомерием. – Большеее ко мне не присылай. Уволю к свиньям собачьим. Или ее я тоже не имею правауволить? По морально-этическим соображениям?

– Пошел к черту.

Так всегда говорила Полина Светлова, когда ни в чем не моглаего убедить, когда он насмерть стоял на своем, когда они ссорились, когда емубыло не до нее, и еще в десяти миллионах разных случаев, которые им пришлосьпережить вместе.

Чего только они не пережили вместе…

Варвара молчала, и Троепольский молчал, и в комнате без оконневозможно было определить, сколько времени за стенами конторы – ночь, день?