Слезы высохли на моем лице, натянув кожу. Я не закончила своего наброска. Я ничего не сделала. Я была слишком расстроена, слишком взбешена собственной глупостью, но еще больше злилась на Моралес. И чем больше я беспокоилась, тем сильнее сердилась. Это все была ее вина. Когда я поступила в Кройден, я не сделала ей ничего плохого, а она вступила на тропу войны, чтобы испортить мне жизнь. Возможно, я смогла бы найти адрес Джейми и получить у него запись, но поможет ли это? Знает ли вообще директор Кан испанский? Как сказал Джейми, экзамен был субъективным. Хотя я знала, что ответила блистательно, я знала также, что Моралес солжет.

Я уставилась через кухонное окно на черное небо снаружи.

Я справлюсь с этим завтра.

Следующий день начался ненормально.

Я проснулась ужасно голодная часа в четыре утра и пошла на кухню, чтобы сделать тост. Достав из холодильника полгаллона молока, я налила себе стакан, пока тостер подогревал хлеб. Когда ломтики выскочили, я медленно прожевала их, прокручивая в уме события прошлого вечера. Я не замечала Джозефа до тех пор, пока тот не помахал рукой у меня перед лицом.

— Земля — Маре!

Белая капля упала с треугольного носика пакета с молоком. Слова Джозефа звучали приглушенно, вторгнувшись в мои мысли. Мне захотелось выключить звук.

— Проснись.

Я подпрыгнула, потом отмахнулась от его руки.

— Оставь меня в покое.

Я услышала, как на кухне роется кто-то еще, и быстро повернула голову. Даниэль вытащил из буфета гранолу и откусил от батончика.

— Кто помочился в твои «Чириоуз»?[68]— спросил он меня с полным ртом.

Я наклонилась над столом и положила пульсирующую голову на руки. Уже несколько недель голова у меня не болела так сильно.

— Ной заедет за тобой? Срок его отстранения от занятий должен закончиться сегодня, верно?

— Не знаю. Наверное.

Даниэль посмотрел на свои часы.

— Ну, он опаздывает. Значит, я тебя отвезу. Значит, тебе нужно одеться. Немедленно.

Я открыла рот, чтобы сообщить Даниэлю, что до начала занятий еще несколько часов и спросить, почему он встал так рано, но заметила время на экранчике микроволновки. Семь тридцать. Я сидела за кухонным столом несколько часов. Жевала… Несколько часов. Я проглотила холодный хлеб и подавила панику из-за того, что потеряла столько времени.

Даниэль посмотрел на меня краешком глаза.

— Пошли, — сказал он мягко. — Мне нельзя опаздывать.

Когда мы прибыли к школе, я не увидела на парковке машины Ноя. Может, он решил взять лишний свободный день. Уйдя в свои мысли, я побрела к кампусу.

На уроке английского Ной не появился, и, гуляя в перерывах между уроками, я тоже не видела его. Ему полагалось бы быть здесь. Я хотела выяснить, где живет Джейми, и, хотя эти двое ненавидели друг друга, кроме Ноя, я никого больше не знала достаточно хорошо, чтобы задать этот вопрос.

На перемене я добралась до административного офиса, чтобы записаться на прием к доктору Кану, а когда настал роковой час, вошла в кабинет, вооружившись здравым смыслом. Я приведу доводы в пользу оценки, которую заслужила. Я расскажу о записи. Я буду держаться спокойно. Я не заплачу.

Кабинет директора походил скорее на рабочий кабинет утонченного джентльмена девятнадцатого столетия: от стен, обшитых панелями из темного дерева, до множества переплетенных в кожу книг и бюста Паллады, водруженного над дверью.

Шучу. Насчет книг.

Доктор Кан сидел за своим столом из красного дерева, зеленоватого оттенка свет рабочей лампы озарял его сверхъестественно гладкое лицо. Он выглядел настолько не по-докторски, насколько это вообще было возможно, и носил штаны хаки и белую рубашку поло с изображением герба Кройдена.

— Мисс Дайер, — произнес он, указав на один из стульев по другую сторону стола. — Чем могу вам помочь?

Я посмотрела ему в глаза.

— Я считаю, что следует переправить мою оценку по испанскому, — сказала я.

Я произнесла это гладко. Уверенно.

— Понимаю.

— Я могу доказать, что заслуживаю за экзамен оценки «отлично», — проговорила я, и это была правда.

Имелась подтверждающая мои слова запись. У меня просто не было ее при себе.

— В доказательствах нет необходимости, — сказал доктор Кан, откидываясь на спинку своего обитого кожей кресла.

Я заморгала, застигнутая врасплох.

— А, — сказала я. — Отлично. Так когда оценку переправят?

— Боюсь, тут я ничего не могу поделать, Мара.

Я снова моргнула, но, когда открыла глаза, вокруг была лишь темнота.

— Мара?

Голос доктора Кана прозвучал откуда-то издалека.

Я еще раз моргнула.

Доктор Кан и впрямь закинул ноги в туфлях с обитыми металлом носками на свой стол. Он выглядел таким легкомысленным. Мне захотелось одним ударом сбросить его ноги со стола и выдернуть из-под него кресло.

— Почему ничего не можете поделать? — спросила я сквозь сжатые зубы.

Мне следовало сохранять спокойствие. Если я завоплю, в моем табеле останется «плохо». Но завопить — это было таким искушением.

Доктор Кан взял со своего стола лист бумаги и внимательно изучил.

— Всякий раз, когда учителя выставляют плохую оценку, они должны представить администрации письменное объяснение, — сказал он. — Мисс Моралес написала, что вы смошенничали во время экзамена.

Я раздула ноздри, перед глазами у меня замелькали красные пятна.

— Она солгала, — тихо сказала я. — Как я могла смошенничать во время устного экзамена? Это нелепость.

— Согласно ее журналу, ваши первые оценки были довольно низкими.

Я не могла поверить своим ушам.

— Значит, меня наказывают за то, что я стала учиться лучше?

— Не просто лучше, Мара. Улучшение вашей успеваемости было порядком сверхъестественным, вы не думаете?

Слова доктора Кана подхлестнули мою ярость.

— У меня был репетитор, — сказала я сквозь сжатые зубы и попыталась, поморгав, прогнать пляшущие перед глазами пятна.

— Она сказала, что видела, как вы тайком заглядывали в рукав во время ее экзамена. Она сказала, что видела, как вы писали что-то на руке.

— Она лжет! — закричала я. Потом осознала свою ошибку. — Она лжет, — повторила я более тихим, дрожащим голосом. — Во время экзамена у меня на руке была повязка. После несчастного случая.