— Макс Давыдович, дорогой! Ты там как, всех шпионов поймал, или чекистам кого-нибудь на развод оставил?

Ну, естественно! Краснощеков ведь с легкой руки Кравцова и при полной поддержке Троцкого, знавшего Александра Михайловича еще по совместной работе в САСШ, стал теперь, что называется, незаменимым человеком. Или другими словами, в каждой бочке затычка. Он состоял и в правлении Госбанка, и в коллегиях ВСНХ и Наркомата внешней торговли, и заместителем Чичерина являлся, и входил в совет директоров созданного когда-то им же самим Промбанка.

— Здравствуй, товарищ Краснощеков! — обрадовался Макс возможности отвлечься от работы, хотя бы и на пару минут. — Как жив? Здоров? Или опять, не дай бог, посадили?

— Нет, мне и одного раза за глаза хватит! — откликнулся Краснощеков. — Слушай! Дел невпроворот! Так что, я коротенько. Сегодня в восемь, на Грановского!

"Ах, да! — усмехнулся про себя Кравцов. — Саша, ведь, еще и профессор Московского университета".[66]

— И без возражений! — продолжал наседать Александр Михайлович. — Лизка приехала, когда еще такой случай будет!

— Какая Лизка? — не понял занятый своими мыслями Кравцов.

— Лилина сестра из Парижа приехала.

— Ага! И… А кто будет-то? Может быть…

— Не может! — отрезал Краснощеков. — Народу будет немного. В основном, Володины и Лилины друзья, да вот еще Яша Блюмкин обещал зайти.

— А мы-то тебе зачем? — прямо спросил Макс.

— Володя попросил, — объяснил Краснощеков, знавший об общей нелюбви четы Кравцовых к московской богеме. — Уважает он тебя, Макс. Серьезно! А в Рашель по-прежнему влюблен. Платонически! — поспешил он развеять возможные недоразумения. — Хотя, сказать по правде, уж и не знаю, как ей это удалось! Он, по-моему, из тех, кому легче отдаться, чем объяснять, что не хочешь.

— Я знаю, — усмехнулся Кравцов. — Но Рашель умеет быть убедительна, когда хочет. А как у нее вышло с Владимиром Владимировичем, я тебе не скажу. Тайна личности. Ты же юрист, Александр Михайлович, должен знать. Pro domo sua[67], так сказать.

— Придете?

— А что с тобой делать?

* * *

Так и случилось, что, совершенно не планируя этого заранее, Кравцов оказался тем вечером в гостях у Краснощекова. Народу, и в самом деле, собралось немного: поэт Пастернак, Ольга Третьякова[68], Эйзенштейн, которых Макс едва знал — шапочное знакомство, никак не более — Маяковский с вечной папиросиной в углу рта, высокий, мощный, несколько отяжелевший с их последней встречи. Муж Лили Осип… Вот этого человека Кравцов не просто не понимал — ни как интеллигента, ни как мужика — ему был незнаком и чужд тот мир, каким представлялось внутреннее пространство этого неглупого и, кажется, вполне самодостаточного мужчины. Женя Соколова[69]… Крепкая, белокожая, русоволосая и светлоглазая… Еще какие-то мужчины и женщины, болтавшие, покуривая и выпивая, о танцах, о фокстроте, о Кранахе — "А он-то здесь причем?" — и Тициане… Лиза Триоле[70], несмотря на разницу в возрасте необычайно похожая на сестру, еще одна женщина — юная красавица Анель Садукевич, про которую Макс так и не понял, чья она любовница: то ли Маяковского, то ли Брика. Не исключалось, впрочем, что девушка живет и вовсе с самим Краснощековым.

— Как думаешь, с кем она спит? — шепнула в ухо Рашель.

— Сложно сказать! — вздохнул в ответ Кравцов.

Сложность любовных многоугольников, постоянно возникавших в среде этих незаурядных людей, по-прежнему, — несмотря на многолетнее знакомство — приводила Макса в растерянность. Фантазии не хватало, творческой раскрепощенности или чего еще, но временами он даже испытывал в их присутствии чувство неловкости.

— Здравствуй, Макс! — Луэлла Краснощекова — высокая и красивая девочка не уехала с матерью в Америку, но, не ошиблась ли она, оставшись в революционной России с отцом? Ответить на этот вопрос со всей определенностью Кравцов не мог. Но, кажется, Лиля — при всей своей невероятной "раскованности" — относилась к девочке как к родной дочери. Так что, хотя бы заботой и вниманием Лу не обделили, а жизнь в Москве, да еще в кругу первого поэта эпохи, скучной не назовешь.

— Здравствуй, ребенок, — серьезно протянул девочке руку Макс. — Как в школе?

— У меня платье новое, — ответила Лу.

— Ну, и что? — поднял бровь Кравцов.

— Из Парижа! — выпалила Луэлла, испытывавшая, по-видимому, чувство неподдельного восторга.

— Это далеко от Жмеринки? — откровенно усмехнулся Макс, но девочка его, естественно, не поняла.

— Лили говорит, — она всех называла по имени и на "ты", даже отца, — что настоящую женщину отличают взгляд, — она "сделала глаза", — красивое белье и дорогие туфли!

— Следовательно, тетя Лиза привезла тебе не только платье и туфли, но и бюстгальтер? — спросила Рашель.

— А как ты узнала? — растерялась девочка.

— А где Блюмкин? — поспешил сменить тему Кравцов, неожиданно подумавший о возможности использовать в своих целях связи Якова в Коминтерне, куда тот недавно перешел для налаживания там службы безопасности.

Однако Блюмкин в гости так и не заявился, зато вскоре в гостиной появился человек, которого Кравцов ожидал встретить в этой компании меньше всего. Раздвинулись портьеры, скрывавшие двустворчатую дверь, и в комнату вошел статный молодой военный с двумя орденами "Красного Знамени" на груди.

— Витя?! — удивленно воскликнул Макс и шагнул навстречу старому другу.

— Сюрприз! — улыбнулся Примаков и, энергично шагнув вперед, крепко обнял Кравцова.

С Виталием Примаковым, тогда еще командиром отряда красногвардейцев, Макс познакомился в Питере летом семнадцатого. Позже, судьба не раз и не два сводила их на Украине, где Виталий сформировал кавалерийский полк, выросший, в конце концов, в знаменитый кавкорпус[71]. Ну, а в недавние уже времена, они снова встретились в Питере. Кравцов прибыл в город принимать округ и не без удовольствия увидел, среди встречавших его на перроне Октябрьского вокзала военных, Примакова. Как выяснилось, Виталий командовал в Ленинграде Высшей Кавалерийской школой.

— Какими судьбами?