— Я рада, что у тебя будет выставка, но я бы не хотела, чтобы ты опять уезжал. В такое неспокойное место.

— Все будет в порядке, — засмеялся он. — А ты? Что у тебя нового? Ты, кажется, превзошла всех пекарей, я слышал от Этьена. Почему мне не удалось попробовать твоих булочек?

Лия засмеялась, но ей хотелось плакать. Почему она всегда думала, что им будет трудно общаться, а оказалось, что так легко?

— Мне его было жаль, — сказала она. — Недавно он показывал мне, как удобрять персики, и сказал, что очень скучает по Хлое.

Бен взглянул на Ника, и Лия поняла, что их разговор с Беллой окончен, и теперь он ждал только ее. Бен встал, чтобы попрощаться, и она не могла удержаться и обняла его.

— Береги себя, слышишь? — прошептал он.

— Ты тоже.

Она крепко прижалась к нему, у всех на виду, желая, чтобы он был осторожен, не попал в засаду или на линию огня, не был взят в заложники. Потом она оттолкнула его, побледнев от того, что сделала.

— Он едет в Кашмир, — сказала она Нику, словно извиняясь. — Ты можешь поверить?

— Удачи, — Ник пожал руку Бену. — Вы гораздо храбрее меня.

Они попрощались и пошли к машине Ника, которая была припаркована около площади.

— Он больше не собирался делать ничего опасного, — начала говорить Лия, садясь в машину. — У него скоро будет выставка. Но в Кашмире опасно, правда? Все может случиться.

Ник ничего не ответил, завел машину, и они поехали к нему домой.

— Что ты думаешь о Белле? — спросила Лия. — Она расспрашивала тебя о бассейне? Она, наверно, хочет устроить у себя тоже. У нее очень красивый дом.

Она знала, что в ее голосе слышались нотки страха, почти панического.

— А ты говорил с Лайонелом? Кажется, он приятный человек, просто идеальный для Беллы.

Ник свернул во двор и выключил двигатель. Она надеялась, что все уладится, когда они останутся вдвоем. Она прошла за ним к двери, подождала, пока он открыл, и вошла, потому что он вежливо пропустил ее вперед.

После она пыталась, много раз, но не могла точно вспомнить, что произошло потом. Она почувствовала удар и отлетела к стене, шокированная неожиданностью. Она помнила только удары по лицу, по одной стороне, потом по другой, потом удары спустились ниже, к ребрам. Она помнила, что упала на колени, и опять посыпались удары, с одной стороны, потом с другой. Она не помнила, плакала ли она и просила ли его остановиться, и не помнила, пыталась ли остановить его и могла ли что-то сделать. Она помнила только шок, боль и чувство полной беззащитности.

В следующее мгновение он уже поднимал ее, рыдал над ней и просил простить его.

— Милая, прости меня, — она слышала только слова, не понимая, что они означают. — Прости меня. Я просто сошел с ума от ревности, когда увидел вас вместе, и не смог сдержаться. Я неправ, пожалуйста, прости меня. Разреши, я помогу тебе. Прости, прости. Я сам не верю, что оказался на это способен. Пожалуйста, дорогая, прости меня! Скажи, что ты простишь меня.

Ей хотелось лежать, тихо и не двигаясь, сжаться в комочек, спрятаться и остаться одной. Его голос продолжал ее уговаривать, раздражая ее, как самолет, пролетающий над головой, иди как муха, бьющаяся в окно кухни.

Наконец она заставила себя взглянуть на него, посмотреть в его виноватые глаза, полные слез, жестко посмотреть ему в лицо, которое она недавно целовала, держала в руках и любила, и сказать настолько твердо и спокойно, насколько она могла:

— Отвези меня домой. Сейчас же.

На следующее утро ее разбудил телефонный звонок. Она почти не спала в эту ночь, просто лежала, удивляясь и не веря, что такое могло с ней случиться. Он отвез ее домой, слезно умоляя о прощении, она вошла к себе в коттедж, сделала горячую ванну и сидела в ней, пока вода не остыла, потом осторожно вытерлась полотенцем и забралась в постель.

Телефон звонил особенно настойчиво, но она продолжала лежать и не могла заставить себя встать и ответить. Она не знала, может ли она ходить, и не хотела видеть свое отражение в зеркале и рассматривать синяки на теле. Она тихо лежала, телефон умолк, и тогда она откинула одеяло и спустила ноги на пол.

Встав, она поняла, что все болит, и, согнувшись, прошла в ванную, держась за стены. Не глядя в зеркало, она поспешила в туалет, но столкнулась со своим отражением, когда стала мыть руки. Неужели это была она? Она выглядела как жертва насилия, которых иногда видела в газетах: все лицо было в синяках цвета баклажана, и глаза опухли до неузнаваемости. Осмотрев тело, она увидела такие же синяки на грудной клетке и бедрах. Больше не боясь того, что она могла увидеть, она разглядела все эти знаки, а потом пошла в спальню, чтобы посмотреть в большое зеркало на дверце шкафа.

Это было произведением искусства, мрачно подумала она. Она чувствовала себя, как экспонат галереи Лайонела Купер-Смита, живой экспонат, живое доказательство ярости Ника Дэлейни. Она осторожно оделась, выбрав просторную одежду, и спустилась вниз заварить чаю. Опять зазвонил телефон, и она неохотно подняла трубку.

— Привет, как ты? — начал голос Ника. — Прости, милая, прости. Ты сможешь меня простить когда-нибудь?

Она повесила трубку и вернулась в кухню, вскипятить чайник.

Когда чай был готов, она беспомощно опустилась на стул за обеденным столом, не зная, что делать. Она не могла выйти из дому. Если бы Пичс была здесь, она бы успокоила ее. Она могла поговорить только с Пичс или с Джулией. Она посмотрела на часы, но было рано, Джулия только добиралась до офиса. Она не хотела звонить подруге, та всегда была занята или спешила куда-то, или ей звонил кто-то еще, или она с кем-то разговаривала. Забавно, но все современные средства коммуникации только затрудняли общение.

Ей хотелось, чтобы Пичс вернулась и появилась в двери с предсказаниями, что Меркурий начал ретроградное движение, посидела с ней, подержала ее за руку и просто побыла здесь. В таком виде она не могла зайти к Феликсу, чтобы спросить, когда Пичс вернется. Она была бы рада даже Хлое, а может, и нет.

Телефон опять зазвонил, и она не обращала внимания, но потом сообразила, что звонить может Джулия, и пошла к телефону.

— Я знаю, ты злишься на меня, — Ник плакал. — Но мы должны поговорить. Дай мне шанс, прошу. Пожалуйста. Я люблю тебя и не хотел причинить тебе боль. Лия, разреши мне придти и поговорить с тобой.

Она повесила трубку, подумав, что впервые Ник сказал, что любит ее, и что ее не беспокоило, когда он не говорил этого раньше. Она допила чай и налила вторую чашку, ощущая боль при каждом движении. Когда телефон опять зазвонил, она закричала, чтобы все оставили ее в покое, и забилась в кресло.

Она могла позвонить матери, но что она могла ей сказать? Что ее избил прошлой ночью мужчина, с которым она спала? И что все предупреждали ее, что он может это сделать? Она не могла признаться в своей глупости и гордыне.