ему навстречу смешливой искрой. Она смеялась над ним, но это почему-то не задевало. Наоборот, ему нравились эти смеющиеся глаза, эти ямочки на щеках, эти алые губы. Ему все в ней нравилось! Он даже не понял, куда вдруг подевалась ярость, в какую темноту опустилась бешеная пелена, но рот Ольгерда вдруг растянулся в широкой улыбке, и он засмеялся над собой. Так по-доброму и заразительно, что тут же вновь загоготали друзья, вспоминая, как уморительно он шлепнулся в пыль.

Дальше всю дорогу до торговых рядов Ольгерд превозмогал желание обернуться и вновь увидеть лицо девушки. Рядом о чем-то бубнил Фрикки, но он не слышал. А когда пошли лавки с товаром и ребята бросились разглядывать оружие и сбрую, Ольгерд окончательно отбросил бесплодные попытки бороться с собой.

Народу на поле было много — за зиму у племен в округе накопилось много чего на продажу. Выделанные шкуры, льняное полотно, мотки с шерстью перемежались с изделиями кузнецов и плотников. На удивление, были даже купцы из империи и Сардии. Эти держались подальше друг от друга, не забывая, что между их странами идет война.

Оказавшись в густой толпе, Ольгерд оглянулся и вдруг не увидел ее. Сердце испуганно рухнуло куда-то вниз, но, к счастью, со стороны соседнего торгового ряда раздались знакомые девичьи голоса, и юноша облегченно вздохнул.

Теперь они шли параллельно: парни с одной стороны нескончаемой линии палаток и прилавков, а девушки — с другой. Переходя от лавки к лавке, перебирая разложенное оружие или висящие украшения, и те, и другие тщательно делали вид, что их интересуют только достоинства товара, но встречающиеся взгляды и скрываемое хихиканье говорили об обратном.

Ольгерд ловил ее взгляд в просветах между рядами, и она не отводила глаза. Огромные, темно-синие, они улыбались ему, и в эти секунды он чувствовал себя счастливым. Хотелось подойти к ней, услышать ее голос, но вдруг появившийся страх останавливал: «Что я ей скажу? А если она не захочет со мной говорить? Ведь мы для них чужие!» До жути пугала возможность разорвать связывающую их иллюзорную нить.

Он шел, не видя перед собой людей, не слыша криков толпы. Едва лишь полотно шатра скрывало девушку, и он торопился к следующему просвету, захваченный лишь одной целью — увидеть ее снова.

Девушки сбились стайкой у лавки с тканями, и Ольгерд остановился, не осознавая, что стоит прямо перед разложенным товаром. Бойкий торговец естественно понял это по-своему и схватил его за руку:

— Ей, парень, купи гребень! Настоящий моржовый клык! Тебе с твоей гривой в самый раз.

Не глядя Ольгерд взял вещь и, не отрывая от девушки, глаз спросил:

— Кто это?

Мужик, проследив за его взглядом, хмыкнул:

— Это Лада, дочь Торвана. — И тут же вновь вцепился парню в рукав: — Так что, берешь?

«Лада», — повторил про себя Ольгерд, кладя на прилавок монету.

Купчина уже было потянулся к серебряному кругляшу, но указательный палец парня вдруг прижал его к столу.

— А кто такой Торван?

— Торван… — Торговец попытался отогнуть палец, но не справившись, выпалил: — Кто не знает Торвана! Торван Куница — старший в роду Озерных вендов. Он здесь, в Хольмгарде, посадник.

Задумчиво кивнув, Ольгерд ослабил нажим, и купчина тут же выковырял у него кусочек заветного серебра.

Глубоко в душе Ольгерда заныла тревожная тоска. «Дочь вождя Озерных вендов! Хуже быть не может! У этих поводов ненавидеть нас побольше, чем у других».

Девушки двинулись дальше, а она, чуть отстав, остановилась у прилавка с украшениями. Это знак судьбы, решил Ольгерд и, не глядя, куда ступает, ломанулся прямо сквозь торговые ряды. Вслед ему понеслись разгневанные вопли, удары, тычки, но он ничего не чувствовал. Отодвинув какого-то мужика с пути, Ольгерд встал у девушки за спиной и, набрав воздуха, хотел уже что-то сказать, как она вдруг повернулась и синие глаза вспыхнули лукавым огнем.

— Я уж думала, ты никогда не решишься!

Ольгерд вспыхнул, но у него словно гора с плеч свалилась: «Она ждала меня! Она хотела, чтобы я подошел!».

— Я собирался, но ты была не одна.

Получилось не очень убедительно, и его обжег еще один насмешливый взгляд.

— Девчонок испугался⁈ А слухи ходят, что ты смельчак. В одиночку целую орду тонгров разогнал.

Ольгерд смутился — такой поворота он никак не ожидал. Все слова разом вылетели из головы, а девушку уже окликнули подруги:

— Лада, догоняй!

Она бросила в их сторону взгляд, и Ольгерд, испугавшись, что сейчас все исчезнет, схватил ее за руку.

— Подожди! — Ему хотелось многое ей сказать, но все здравые мысли куда-то подевались и в этой толчее невозможно было собраться. Все, на что его хватило: — Давай встретимся позже.

Взгляд девушки метнулся от зовущих подруг к его лицу.

— Я не могу ходить по рынку одна…

В голове Ольгерда вдруг созрела решимость.

— Тогда выходи из дома вечером. Я приду.

— Меня не выпустят вечером… — В синих глазах на миг промелькнуло искреннее сожаление, и Ольгерд отчаянно выпалил:

— Просто выйди за ворота. Я буду тебя ждать.

Она высвободила руку и вскинула голову.

— А не боишься, рокси⁈ В городе ваших не любят. — Девушка развернулась и побежала к подругам, и Ольгерд успел лишь крикнуть ей вслед:

— Я буду ждать!

Глава 31

За праздничным столом посадника действительна собралась вся старши́на Озерных вендов. Многих из них Рорик хорошо знал еще со времен памятного похода на южный берег. Все они до сегодняшнего дня были врагами. Лютыми и непримиримыми, ибо крови друг друга пролили немало.

Сидя на почетном месте, конунг недоумевал: «Что за странный поворот? Что эти чертовы венды задумали?». Слева от него мрачно сопел Озмун, а справа хмурился Фарлан, но ни тот, ни другой ничего путного так и не посоветовали. Оставалось только ждать.

Брага полилась в глиняные чаши, и над столом поднялась крупная фигура хозяина.

— Давайте выпьем, друзья, за наших дорогих гостей! За конунга Рорика!

Тост встретили в тишине, но кубки подняли все. Руголандцы с удивлением смотрели на насупленные суровые лица вендов, пьющих за их здоровье.

Чаши тут же наполнились вновь, и встал Рорик.

— За здоровье и благополучие хозяина дома, посадника Торвана!

Брага пролилась в луженые глотки, но лица ничуть не разгладились. Уловив это, Фарлан мысленно усмехнулся: «Выходит, вся затея — лично Торвана да его ближников, а остальные с тяжелым сердцем, но