От крайней ладьи послышались крики Озмуна:

— Чего встали⁈ Давайте, лестницы на борт. Выгружаем товар.

Взгляд конунга устремился туда. На этом корабле пришла младшая дружина. Еще в Истигарде многие ждали, что Рорик отдаст его под руку племянника, но тот поставил кормчим Фарлана, а старшим назначил Озмуна. Тот и командовал сейчас, покрикивая на молодежь, чтобы шевелилась быстрее.

«Ничего, пусть поучится уму разуму у старших», — подумал он про Ольгерда, разглядев того среди прочих. Парень принял с борта мешок и, закинув на спину, пошагал к сложенному на берегу товару.

Оставив племянника, Рорик посмотрел наверх. Стены городища к уже опустели, как и вершина обрыва. Местный люд разошелся, и остались лишь самые любопытные, да еще три фигуры, спускающиеся по тропе.

Вглядевшись в идущую троицу, руголандец напрягся. Одного из них он хорошо знал, и воспоминания были не самые теплые

Не оборачиваясь, Рорик почувствовал подошедшего со спины Озмуна.

— Узнаешь гостей? — Конунг многозначительно взглянул на старого друга.

Озмун прищурился и крякнул:

— Как не узнать! Острой это. При отце твоем он много нам крови попортил.

— Вот и я думаю, — прервал своего ближника Рорик, — с чего бы сейчас старшине Озерных вендов спешить к нам. Не от радости же.

Три венда тем временем спустились вниз и, оправив одежды, двинулись прямиком к руголандцам. Подойдя, они, по обычаю, поклонились, и старший из них, просто излучая радушие, произнес:

— Я рад приветствовать тебя, конунг, на земле вендов!

Рорик, хоть и с опоздание, но все же ритуал исполнил. Голову склонил, но настороженности скрыть не смог.

— И я рад приветствовать тебя, вождь. — Ему все еще было невдомек, с чего это злейший враг вдруг стал таким любезным.

Подозрительность гостей была слишком явной, но Острой, словно не замечая ее, осветился улыбкой. Порасспросив для порядка про погоду и здоровье, он все же перешел к главному.

— Сегодня наш вождь Торван Куница празднует пятнадцатилетие дочери своей Лады. Большого гуляния не будет, не сын, чай, но соберется вся семья, ближники и старшина. Тебя, Рорик, вождь тоже приглашает. Приходи, будешь дорогим гостем.

Поблагодарив, конунг взял паузу подумать. «Что это за ерунда? — в голову полезли сомнения. — В прошлый приход разве что с ножами не бросались, а теперь на праздник зовут. Задумали чего? Убить по-тайному, отравы подсыпать?»

Он еще долго мог бы строить догадки, но троица напротив ждала ответа и тянуть было уже неприлично.

— Спасибо вождю за приглашение. — Рорик попытался все же изобразить благодарность. — Руголанд уважение ценит. Непременно приду поздравить именинницу и отца ее.

Выполнив поручение, Острой еще потоптался для вида, но разговор не клеился, и он с явным облегчением откланялся и бодро зашагал обратно.

Глядя в удаляющиеся спины, Рорик задумчиво произнес:

— С чего бы это они, как думаешь?

У Озмуна была точно такая же сумятица в мыслях, и ничего разумного в голову не приходило.

— Сам не пойму. На своем веку не припомню такого, чтобы венды нас на пир звали. Может, гадость какую затеяли?

Повернувшись к другу, Рорик нахмурился:

— Не похоже на них. Убить гостя — для венда тяжкий грех, тем более, ярмарка. Преступление в это время даже свои осудят.

— Тогда что? — Всем своим видом Озмун показал, что других вариантов у него нет.

Выдохнув, конунг вдруг успокоился, приняв решение.

— Не знаю, но думаю, они хотят что-то нам предложить. — Улыбка, появившаяся на лице Рорика, стала больше напоминать волчий оскал. — Пойдем послушаем.

* * *

Закончив с разгрузкой и установкой лагеря, младшая дружина занялась своими делами. До вечера еще было далеко, и Ольгерд в раздумье присел на камень. Пока он решал, чем занять остаток дня, Фрикки и еще трое из молодых осаждали Озмуна. Тот недовольно ворчал, а ребята что-то яростно доказывали ему и горячились. Ольгерд догадывался, в чем дело: парни хотели пойти поглазеть на ярмарку, а старший благоразумно опасался, что дело закончится дракой и поножовщиной. Он с интересом наблюдал за развитием событий и, увидев просиявшую физиономию Фрикки, понял, что молодость победила. Тот как раз пробежал мимо, радостно прокричав на ходу:

— Озмун дал добро! Ты идешь, Оли?

Почесав в затылке и подумав: «Почему бы и нет», — Ольгерд поднялся и пошагал в общую палатку, решив, что раз уж все прихорашиваются, то и ему надо переодеться.

Вышли вдесятером. Забрались на косогор и уже по широкой раскатанной дороге двинулись вдоль городского вала к полю, где раскинулась весенняя ярмарка. Едва свернули от берега, как пошли хижины кожевенной слободы и остро запахло мочевиной.

— Фу! — Зажав нос и сморщившись, Фрикки побежал, поднимая ножищами пыль, и все остальные, весело гогоча, помчались ему вслед, норовя побыстрее проскочить неприятное место.

Сразу за слободой дорога раздваивалась, и на развилке несущаяся галдящая толпа парней чуть не столкнулась со стайкой девчонок, спускающихся от города. И те, и другие сначала остолбенели от неожиданности. По юным лицам разлился предательский румянец. Девчата остановились, а руголандцы, выворачивая головы, молча проходили мимо, не в силах заставить себя выдавить хотя бы пару слов. Ольгерд вместе с друзьями уходил все дальше и дальше, вокруг уже послышались сальные шуточки товарищей, а его глаза все еще глядели назад. Он смотрел и не мог оторваться. Там, среди прочих девчонок, стояла одна и тоже смотрела ему вслед. Что-то случилось в этот момент, весь мир перестал существовать, кроме желания подойти, взять ее за руку и всмотреться в ее лицо. Откуда-то из другого мира зазвучал насмешливый девичий голос:

— Берегись, Лада! Рокси на тебе сейчас дыру взглядом протрет!

Тут нога Ольгерда зацепилась за камень, и он, растерянно взмахнув руками, вытянулся во весь рост на пыльной дороге. В голос заржали парни, обидно прыснули девчонки. Бешеный гнев мгновенно ударил в голову, и в захлестнувшем сознание тумане тут же вспыхнули ледяные глаза на белом лице: «Как они смеют! Мой мальчик не должен спускать обид!»

Медленно поднявшись, Ольгерд утер грязь и обвел взглядом лица товарищей. Смех тут же затих, и ребята невольно попятились от бушующей в его глазах ярости.

Он еще не знал, что сейчас сделает, но кроличья лапка уже забила в бубен: «Жатва, жатва, жатва!». Беспощадный жар закипел в сердце, требуя жертвы, и тут взгляд вновь наткнулся на лицо той, из-за которой все и случилось. Ярко синие живые глаза лучились