Цинизм был отвратителен Яну, несмотря ни на что. В его жизни хватало моментов, которые оскорбили бы не один миллиард людей, и он привык к тому, что найдется что-то, что будет отвратительно другому. Но он не ожидал от себя, что подобное отношение к женщинам вызовет у него столько ненависти. Отставной генерал, невозмутимый в своей уверенности, был плохим человеком, которым двигало прекрасное чувство любви к сыну. Он считал, что поведение и поступки Павла априори правильные, только их почему-то не понимает общество, но и это легко исправить: деньги решают все. Ну, или почти все.

Бывший генерал не считал, что то, во что вырос Павел, стало следствием распущенности, вседозволенности и невозможности привить ребенку норму. Может быть, оно и не так, Ян тоже не знал, но чувствовал — истина где-то тут. Однако взгляд генерала обходил эту истину стороной.

— Когда в дело втянули Пашу, было поздно. И я об этом узнал только тогда, когда дело пошло на второй круг после отмены суда на первом из-за неправильного подсудимого. Как вы понимаете, прокурорша была уверена, что виновен Паша, и втянула его на втором круге, когда то, что я обычно делаю, уже не работает, и надо было перестраиваться. Мне удалось только замазать его личность, посадить под другим именем: так посоветовал один человек, который специализировался на извлечении людей из тюрьмы. Сначала посадить под чужим именем, а потом растворить человека в системе и бюрократии, вызволив на свободу уже под своим именем. Других вариантов он не видел: там были твердые показания, и я не успел принять меры. Я пробовал устранить свидетеля после суда, чтобы развалить дело в апелляции, но не получилось — исполнитель накосячил. Это какой-то злой рок. Я искал выходы на Верховный суд, чтобы дело отменили оттуда, но не успел. Пашу убили в тюрьме.

Убийца внутри сморщился от боли: упомянутый косяк исполнителя — его косяк. Это ведь он, в переживаниях за Симеона, не смог довести дело до конца и не убил того свидетеля — Романа Мангирова. Позже Яну стало известно: из-за его ошибки потребовалось инсценировать теракт, чтобы пострадало много людей, в трупах которых спрятали настоящую жертву.

На этом месте отставной генерал сильно зажмурил веки. Выкатились две огромные слезы и проскользнули по гладко выбритым щекам. Молчание длилось долго; горе, которое мог испытывать этот человек, Яну было понятно. Впервые за весь разговор он понимал генерала — не его слова, а его молчание.

— Это было горе, — сказал Озеров. — Горе огромное, втягивающее в себя все и вся. Люда не справилась и ушла. Сердечный приступ, врачи не успели. А я выжил. Выжил, чтобы выжечь все, что повредило Паше.

И он приступил к действиям. Все свидетели и все, кто говорил про Пашу плохо, оказались в списке генерала, переданном Тем Самым Людям, на которых работал Ян. Помимо Яна, там работало еще очень много таких же, как и он, поэтому работа велась параллельно. Истребляя одного за другим, они выжигали росток за ростком, не оставляя никого, кто был хоть как-то причастен к обвинившим Пашу людям. Генерал лично устанавливал круг родственников, которых необходимо было казнить, чтобы нанести как можно больше боли. Это могли быть целые семьи или отдельные члены семей. Особо далеких к кругу вовлеченных в события с Пашиным делом он лишал детей. Маленьких людей оставляли мертвыми в одном парке, выдавая их смерти за деяния полоумного психа.

Для Яна это стало открытием. Он был уверен в том, что убитые дети — дело рук маньяка, которого он собственноручно сдал в полицию. Оказывается, Псих ни при чем, это была инсценировка.

Особняком стояло программное обеспечение, созданное руками свидетеля, показаниями которого был упрятан за решетку Павел. Тот человек был одаренным программистом и разработал программу, которая не только стала конкуренткой самому Озерову, что само по себе уже плохо, но еще и детищем, которое прославляет своего создателя. Программа должна быть уничтожена точно так же, как и все на той земле, где погиб его ребенок.

— А зачем? — спросил Ян. — Ведь его ничем не вернуть. Даже если вы выжжете всю землю, его все равно не вернуть. В чем смысл такой затратной деятельности?

— Почему твари, которые убили моего сына, живы и ходят по этой земле, а мой сын сгорел в огне, и от него остался только прах? — спросил генерал.

— Я могу понять, что вы убили причастных к обвинению Павла, — сказал Ян. — Но зачем вы заказали ребенка? Чем виновен мальчик в гибели вашего сына? И тот парикмахер? И почему, кстати, без вашего внимания осталась прокурорша? Судья? Следователи?

— У меня умер сын, — ответил Озеров.

— Это я уже слышал, — ответил Ян. — При чем тут вообще непричастные люди? И почему напрямую причастные остались без наказания?

— Кто сказал, что они остались без наказания?

— Вы их всех заказали?

Озеров кивнул. Ян сел на корточки, чтобы посмотреть генералу в глаза. Ему вообще-то было все равно, почему он убил или собирается убить этих людей. Заказ на Симеона поступил к нему, и он его «выполнит», а об остальных пусть беспокоятся их близкие. После смерти заказчика никто не сможет снова дать указание по поводу Симеона, так что он в безопасности, несмотря на причины, по которым этот мрачный человек с очень черной душой (но не Яну судить) решил его убить.

— Да. Все они умрут, — подтвердил генерал. — Не останется никого. На этом поле останется только выжженная трава. То есть ничего. Прах.

Он засмеялся. Обычным смехом обычного человека, на руках которого нет крови. Ян знал таких людей, он встречал их повсюду. И Ян помнил свой смех, когда был точно таким же обычным человеком, не убивающим людей.

— Что вас рассмешило?

— Я вдруг подумал, — сказал генерал сквозь смех, — что все в этой жизни циклично. Вот удивительно, но факт! Я вам расскажу, вы тоже будете смеяться. За свою жизнь я столько раз совершал ошибки, и все они в той или иной мере были связаны с тем, что я пробовал что-то новое. Всегда заказы на детей исполняла женщина, обаятельная такая, смышленая. Я видел ее на переговорах, мне ее показывали через тонированное стекло. Она выполняла трудные поручения. Убить ребенка непросто: как минимум нужно отвлечь взрослых, а как максимум с этим могут быть связаны какие-то психологические барьеры у других исполнителей. Такие вещи всегда поручались ей. А этого мальчика, последнего из близких родственников одной из изнасилованных, — той самой убитой девчонки, из-за которой вся трагедия с Пашей и случилась, — поручили мужчине. Что-то новенькое. Меня заверили, что вы опытный исполнитель, и у вас не может быть сбоев. Меня заверили, что вы станете со временем таким же профессионалом, как и та девушка. И вот вы накосячили. Оказались в каких-то странных отношениях с мальчиком.

— Но зачем? — повторил свой вопрос Ян.

Мрачный генерал посмотрел на Яна с выражением, которое Ян разгадал как недоумение. И все же он ответил:

— Мой сын умер. Страдать должны все. И все будут, потому что в этот раз я подстраховался.

Ему пришлось быстро уходить. Три места: дом, школа или больница. Симеон может быть в любом из них и нигде, если до него уже добралась напарница. Яну не нужно было дополнительных доказательств, чтобы точно знать, что та девушка, которой поручали особые задания, была Светланой. Ее работа безукоризненна, и она в самом деле цементная гора: несгибаемая, ничем ее не прошибешь. Она не боялась ничего, не брезговала, и стопов не было. Убить ребенка для нее — словно муху, никаких эмоций. Она ничего не сказала Яну, да и не стоило этого ждать. Конечно, она не могла сказать: «Пока ты убиваешь «Cito!», я займусь Симеоном».