Адресатом письма чётко значится Башкирское отделение МОПР. А значит, там, в Башкирии, в это время и находился Герман Крамер!

Заглянем снова в Уфу, теперь середины XX столетия. До сих пор мы не сказали, что в 1941 г. спецшколы в Башкирии работали не только в Кушнаренкове. В столице тоже разместились несколько подразделений РУ РККА и Школа особого назначения НКВД[817]. И, конечно, именно в Уфу эвакуировали штаб-квартиры Коминтерна и его «дочерних» организаций вроде МОПРа. Характерно, что именно через башкирский МОПР в Уфе начинал свой путь в Кушнаренково будущий диссидент В. Леонгард. Вот что он писал:

«К внутреннему карману моего пиджака была приколота английской булавкой, чтобы не потерять, маленькая бумажка, от которой теперь все зависело. На этом клочке бумаги стоял адрес Центрального комитета МОПР – инстанции, в которую я должен был обратиться.

Приблизительно через полчаса я нашел здание с вывеской: “Центральный комитет МОПР”.

Секретарша смерила меня недоверчивым взглядом […].

– Пожалуйста, немножко подождите, товарищ.

Через полчаса я был принят председателем Центрального комитета МОПР.

– […] Вы были вызваны сюда Коминтерном. Здесь лишь бюро пропусков»[818]. Всё сходится. Крамер – ещё один «ледоруб», мобилизованный Коминтерном и переданный разведке.

…1 октября 1943 г. сотрудник миссии связи советской разведки в Лондоне полковник Граур сообщил коллегам в SOE, что в ближайшее время в Британию прибудет новая группа «ледорубов» – «35-летний Иван Йоханн Герберт» (36-летний Крамер) и «42-летний Георг Шмидт» (к истинной личности которого мы вернёмся чуть позже).

11 ноября 1943 г. они ступили на британскую землю в порту Скапа-Флоу на Оркнейских островах[819]. Правда, когда через два дня они прибыли из Шотландии на лондонский вокзал Юстон, случился казус.

…Локомотив пыхнул, ещё раз пыхнул, и, наконец, состав остановился. Из вагонов стали резво выскакивать молодые и степенно высаживаться люди посолиднее.

Многие встречавшие держали в руках телеграммы и, сверяясь с ними, отсчитывали вагоны от локомотива: из первого, четвертого, седьмого вагонов (или что там ещё указано в телеграммах?) должны были появиться друзья, знакомые, родственники. Раздались радостные приветствия, состоялись первые деловые рукопожатия и бесшумные прихватывания друг друга за локти, робко обозначились тогда ещё весьма стеснительные прилюдные поцелуи.

В толпе встречающих были и те, кто старался раствориться в массе шинелей, погон и фуражек. Спроси у стоявших рядом с ними: что это за люди? Ответят: какие-то военные.

Однако даже не слыша, о чём они переговаривались, можно было отметить: некоторые из них при этом не шевелили верхней губой. В Британии такую артикуляцию прививали (и прививают) в хороших школах, где ставят привилегированный акцент-«пароль». И, наоборот: в других членах этой группы даже немой мог бы распознать не просто иностранцев, а тех, что при произнесении звуков напрягают не губы и не мышцы щёк, а связки. В Европе это – верный признак тех, для кого родным является какой-нибудь славянский язык. Не потому ли славяне смеются, пожалуй, громче англичан, а улыбаются больше глазами. Не потому ли у славянских женщин высокие скулы, но всё равно обворожительные пухлые щёки?

Впрочем, тогда на вокзале Юстон в той группе, среди ожидающих поезда из Шотландии, были лишь мужчины. Жёнам в те времена полагалось вышивать, готовить, взращивать потомство, а из более или менее содержательного – собирать посылки от Красного Креста. Мужчинам же…

На лицах встречающих англичан появились те самые улыбки, неподвластные славянам. Среди прибывших они увидели тех, кого ждали.

– Мистер Герберт! Мистер Шмидт! – не столько ринулись, сколько наклонились они к вновь прибывшим, показавшимся им искомыми.

Те лишь приподняли шляпы. Правда, как-то нелепо, явно для себя непривычно.

– Мистер Герберт, мистер Шмидт, добро пожаловать в Лондон. О, мы не ожидали, что у вас будет такой багаж, – заметил английский офицер, взглянувший на холщовые мешки, горловины которых были почему-то скреплены печатями.

– Простите. Мы не Герберт и не Шмидт! – не меняя выражения лица, один из прибывших тем не менее чётко произнёс фразу на английском, впрочем, произнося звук «р» так, как это делают шотландцы (и славяне). – Sovietskiy diplomaticheskiy kourier!

…Когда совместными усилиями встречающие всё-таки вычислили тех, кто был им нужен, то под рукой не оказалось служебного автомобиля, и советских агентов повезли на такси. В соответствующей папке в TNA осталась запись о том, чтобы «в дальнейшем оказывать лучший приём»[820]. Правда, «в дальнейшем» не случилось. Кое о чём англичане, наверное, уже догадывались. Как следует из официальной истории СВР, незадолго до описываемых событий, 21 октября 1943 г., с руководителем миссии связи SOE в Москве бригадиром Хиллом «была проведена беседа, в ходе которой были изложены претензии по поводу отношения “Секты” к сотрудничеству. Сообщая об этой беседе докладной запиской наркому госбезопасности СССР Меркулову, руководители разведки […] подчеркнули, что Хилл “не дал ни обещаний, ни предложений, которые могли быть расценены как желание англичан улучшить наше сотрудничество… Их отношение к вопросу сотрудничества с нами как в принципе, так и в поведении к нашей агентуре надо рассматривать как грубую английскую тактику, преследующую свои цели”. В заключение авторы докладной записки предложили заявить англичанам о решении отозвать своих агентов из Англии. На докладной стояла резолюция начальника разведки Фитина: “Доложено Берии. Согласен”»[821]. Последними агентами стали «Герберт»-Крамер и его напарник, который на самом деле являлся не «42-летним Георгом Шмидтом», как его представили британской стороне, а 40-летним Ойгеном Неспером.