— Кто стрелял? Его поймали?

— Стреляли с чердака напротив. Но никого обнаружить не удалось — снайпер ушел.

Все сказанное не помещалось в голове у Татьяны. Она вспылила:

— Скажите, «майор», это шуточки Кантора? Он сидит рядом и смеется? Мстит мне за то, что я не приехала?

В трубке повисло секундное молчание.

— Боюсь, что нет, Татьяна Леонидовна, — сказал майор. — А приехать вам не помешало бы. Нам нужно снять с вас свидетельские показания.

Именно эти слова — «свидетельские показания» — вдруг убедили Татьяну, что в трубке говорят правду. Она сразу сникла.

— Когда мне нужно приехать? — спросила она почти шепотом.

— Чем скорее, тем лучше.

Татьяну словно придавила вся несправедливость мира. Так нечестно. Еще пять минут назад она была счастлива, они с Андреем хотели дарить шашлыки и пить вино, смеясь, как молодые боги, а тут раз — «огнестрельное ранение», «свидетельские показание», серый московский снег, гарь, длинный коридор кабинетов и кто-то, кто убил Бориса.

— Но я не могу… Я боюсь… — еле выговорила в трубку Татьяна.

— Татьяна Леонидовна, — зарокотал голос в трубке, навсегда отрезая ее от случайно полученного счастья, — хочу вас предупредить, что убийство Кантора — это не первое убийство, несколько дней назад в камере был убит ваш ближайший помощник Валерий Зайцев, и теперь опасность угрожает вам. Для вас будет безопаснее начать с нами сотрудничать. Мы обеспечим вас надежной охраной.

— Вы уже обеспечили охрану моему мужу. И Валерию Зайцеву вы тоже наверняка гарантировали жизнь.

— В этот раз ничего не случится, мы усилим меры предосторожности. Татьяна Леонидовна, я знаю, что вы сейчас находитесь в Израиле. Но вам обязательно нужно приехать в Москву.

— Но… у меня дела. — Татьяна сделала последнюю, робкую попытку освободиться от этого кошмара.

— Поймите, мы можем попросить израильские власти выдать вас.

— Вы меня в чем-то обвиняете?

— Нет, на данный момент вы нас интересуете как свидетель.

— Я подумаю над вашим предложением.

— В ваших интересах думать быстрее.

«Почти угроза», — подумала Татьяна, отключаясь.

В кухню вошел Андрей, бросил обеспокоенный взгляд на телефон, брошенный на стол.

— Угли готовы. Пора нанизывать мясо.

— Хорошо, — сказала Татьяна. — Возьми кастрюлю в холодильнике.

Татьяна начала наблюдать за тем, как Андрей нанизывает мясо на шампуры. Она не поедет сегодня в аэропорт. Она будет пить портвейн и есть шашлыки. Она будет стараться веселиться вовсю. Очень веселиться. Неизвестно, что ждет ее в России. Она чувствовала, что ничего хорошего. Поэтому сегодня она будет очень счастливой.

Ночью она не удержалась и начала плакать, отвернувшись от Андрея.

— Что случилось? — Он взял ее за плечо.

— Уходи! — всхлипнула она. — Умоляю тебя, уходи!

— Что-то не так?

— Да уходи же! Я видеть тебя не могу! — Она оттолкнула его.

Оставшись одна, она принялась колотить подушку кулаками. Татьяна чувствовала себя полной сволочью — Кантор звонил ей, он так хотел, чтобы она была рядом. А она? Господи, он ведь звонил ей перед самой смертью. Если бы она сразу после его звонка помчалась в аэропорт, может, успела бы увидеться с ним. Он так рассчитывал на нее… Неужели у нее совсем нет совести?

Это она виновата в его смерти. Только она. И поэтому нужно сейчас же ехать в аэропорт. Нужно срочно лететь в Москву. Она даст показания. Она все расскажет. Убийцы Бориса ей ответят. Да, месть — вот чем надо ей заняться. А Андрея она отошлет обратно в Екатеринбург. Он больше ей не нужен — она выше простых чувственных наслаждений. Боже мой, и как вообще она могла бросить любовь всей своей жизни ради недельного секса! Приступы раскаяния были невыносимы. Она вскочила, чтобы ехать в аэропорт, и поняла, что ее мутит.

«Проклятый портвейн!» — она полчаса сидела перед унитазом. Ехать в аэропорт сейчас не осталось сил. Она легла на краешке кровати, поставив будильник на шесть утра, и сразу же заснула.

В аэропорту ее продолжало мутить. Ее раздражало все: снующие туда-сюда люди, громкие объявления, запах пищи из кафе. Рядом сидел Андрей, взгляда которого она избегала. И боялась показаться слабой, чтобы он не пожалел ее. Казалось, он переживал. Но ей было наплевать.

До регистрации рейса на Москву оставался еще один час — целый час, и как его выдержать? Она закрыла глаза, стараясь заснуть. Она снова летела по дороге с большим количеством поворотов. От поворотов ее мутило еще сильней. Татьяна поняла, что ее сейчас вырвет.

— Я в туалет. Сейчас приду.

Татьяна с трудом поднялась. Картинка окружающего мира закачалась. И вдруг пол вздыбился и ударил по голове. Она упала в обморок.

В медпункте была симпатичная еврейка лет двадцати двух. Она довольно прилично говорила по-русски — дочь эмигрантов.

— Что с вами случилось? — спросила она участливо.

— Кажется, я вчера перебрала со спиртным, — виновато сказала Татьяна.

— Да? — Девушка удивилась. — А я подумала, что вы беременны.

— Я? — Татьяна растерялась. — Нет, вы ошибаетесь.

— Я взяла кровь на анализ. Изменение гормонального фона, типичное для первых дней беременности.

— Первых дней? Этого не может быть. Я бесплодна.

— Анализы говорят о другом. Будьте осторожны. И не употребляйте спиртного.

— Быть этого не может!

— Вот, — девушка протянула белый пакетик. — Тест на беременность. Результат очень точный, даже если маленький срок. Будьте осторожны. А пока я поставлю вам общеукрепляющее.

Выйдя из медпункта, Татьяна стала рассматривать небольшую белую полоску. Три красные вертикальные линии. Она беременна. После того злополучного аборта, сделанного, когда она училась в институте, начались осложнения, которые привели ее к бесплодию. Уже живя с Кокушкиным, она интенсивно лечилась — безрезультатно. А когда встретилась с Кантором, она просто помешалась на их совместном ребенке. Чего она только не перепробовала. Она лечилась около десяти лет. А потом врачи сказали, что уже бесполезно лечиться — возраст… Значит, она все-таки забеременела. От двадцатичетырехлетнего мальчишки…Дорога, по которой она летела, сделала еще один поворот и вдруг стала прямой. До горизонта. А на горизонте было море…

Выйдя в зал, она нашла глазами Андрея, улыбнулась ему и подумала: «Будет здорово, если ребенку достанутся его глаза».

В Москву Татьяна Леонидовна Кокушкина так и не прилетела. Она и ее охранник уехали в Доминиканскую Республику, чтобы навсегда поселиться на берегу океана.

На третий рабочий день своего пребывания в интернате Галина почти привыкла к тяжелой работе и постоянному крику детей. Она начала замечать вещи, которые не могла отследить сразу. Персонал интерната был особо приветлив с детьми и держался с достоинством, когда был в одних комнатах, в других — все «опускались», начинали шлепать детей и кричать на них. Так Галина поняла, что постоянно просматривают следующие помещения: детские спальни, детские душевые-туалеты, столовую, комнаты для игр и классы. Просматривались и комнаты психологической разгрузки, где нянечки и воспитательницы должны были собираться два раза в день (обязательно парой) и по тридцать минут пить чай с медом и говорить «по душам». В первый день Галину назначали в пару с номером «пятым». Та нудно рассказывала о том, как в детстве она сидела с двумя своими маленькими братьями и с тех пор поняла, что дети — ее призвание. Потом она стала расспрашивать Галину о том, кто из детей ей больше всего понравился и кто нравится ей. Вторая встреча у Галины состоялась с Валентиной. Все проходило примерно по тому же сценарию, только теперь рассказывала Галина — какую-то ерунду о том, как она ходила на первое свидание.