Это была угроза. Но у Кацубы на лице вновь ничего не изменилось. Он прищурил один глаз, будто глянул в прицел винтовки.

– А ты попробуй, – произнес он медленно, четко выговаривая каждую буковку, – посмотрим, что из этого получится. И куда потом свояки-сельчане подеваются.

Как ни странно, но намек насчет свояков поддел Хватуна, хотя пограничник о пресловутых свояках ничего не знал, отрядная разведка, находящаяся в Гродекове, возможно, и знала, а он нет, – Хватун почему-то оторопело зашевелил, запришлепывал губами, откинулся назад, словно бы ему не хватало воздуха, кожа на огромной лысой голове его покраснела.

– При чем тут свояки? – не выдержав, сорвался он, взвизгнул надтреснуто. – Ты свояков не замай! Гха!

Ага, значит, есть у контрабандиста в Покровке свояки, есть, кто ему помогает, Кацуба вновь приложился к стакану, сделал это почти механически – глаз своих он от Хватуна не отводил, стерег момент: мало ли чего вздумает тот выкинуть в следующую минуту. А Хватун сделал шаг вперед, к Кацубе, потом на шаг отступил, затем снова сделал шаг вперед – не мог переломить себя, справиться с собою, он уже утонул в ненависти к пограничнику, при этом понимал очень хорошо: нападать при всех на неожиданного гостя шинка нельзя: себе дороже будет.

– Гха! – выхаркнул он из себя опять и, ткнув напарника кулаком в плечо, скомандовал: – Пошли отсюда! На выход!

Кацуба молча допил свою водку и вышел следом за контрабандистом.

– Сейчас они его прижучат, – воскликнул вислоусый, возбужденно хватанул из стакана ханки, поболтал ею во рту, побулькал, с трудом протиснул в себя. – Вот зараза! – Выругался матом. – Больно сердитая. – Покосился на дверь. – Да, не надо было этому дятлу выходить сейчас из заведения. Хватун под горячую руку его и прикончит – он ой как не любит, когда на него начинают дышать кислой капустой.

Неожиданно очнулся молчаливый его приятель, дремавший над пустой тарелкой, – поднял голову и медленно зашевелил ртом:

– Наоборот, правильно сделал, что вышел. По горячим следам Хватун мало чего может сообразить, он тугодум, лишь минут через двадцать скумекает, чего надо было сделать, а погранца в это время и след простынет.

– Бьюсь на стакан ханки, что пограничник уже валяется с удавкой на шее в ближайшем сугробе.

– Не-а, – дернул головой проснувшийся приятель вислоусого, – сегодня вообще ничего не произойдет.

– А я говорю, что произойдет!

– Ну чего ж, стакан ханки – это вещь, – приятель вислоусого затейливо, будто фокусник, покрутил пальцами в воздухе, – можно и стукнуться.

Он громко хлопнул своей ладонью о протянутую ладонь вислоусого и вновь свесил голову над пустой тарелкой.

Кацуба добрался до заставы без происшествий, никто на него не нападал и не думал нападать: хоть и ярился Хватун, хоть и грозил пограничнику, а поостыв малость, решил: опасное это дело.

А вот Кацуба увидел и понял то, что хотел увидеть и понять: Хватун вряд ли в ближайшие дни куда отправится, он будет сидеть в Покровке.

Ночью случилась перестрелка – пограничные винтовки бухали, как пушки: усиленный наряд заставы наткнулся на людей, шедших с той стороны Васуна – Васиной речки: четырех русских, хорошо экипированных, наряженных в добротные полушубки, сшитые в Харбине, где зима бывает такой же суровой, как и в Хабаровске, и двух китайцев. Все шестеро были вооружены немецкими пистолетами и имели при себе хороший запас патронов.

Новые немецкие пистолеты стали все чаще и чаще попадаться пограничникам.

Из Хабаровска, из штаба, пришел секретный циркуляр, сообщавший, что гоминдановский Китай заключил тайный договор с Германией и немецкие спецы испытывают на китайской земле свое оружие. Кроме крупных гаубиц и минометов попадаются стволы мелкого калибра – пистолеты, карабины. Сделаны очень добротно – машинки меткие, безотказные, сталь прокалена с толком, не греется и не плывет в стрельбе, – в умелых руках пистолеты эти могут принести много вреда.

Оружие нарушителей, столкнувшихся в темноте с пограничниками, было поставлено в Китай, судя по всему, совсем недавно.

В наряде находился Сердцеедов, умевший стрелять не только по видимым целям, но и целям невидимым, на звук: щелк – и нету супостата. Щелк еще раз – и второго нету.

Нарушители шли под высоким берегом Васуна, хорошо прикрытые сверху, а наряд решил спуститься с тропы, посмотреть, что там внизу… Хорошо, Сердцеедов шел первым, успел сдернуть с плеча трехлинейку и сбросить затвор с предохранителя, – патрон у него находился в стволе, – опередил он рослого сильного мужика, шедшего впереди нарушителей, на треть секунды. Иначе бы не белогвардеец валялся в снегу, а красный пограничник Сердцеедов. Белогвардеец охнул, всплеснул руками и повалился спиной на напарника, идущего следом, потом отлетел в сторону, в сугроб.

Напарник не обладал такой комплекцией, на ногах не удержался, вывернулся жгутом, из руки у него выпал пистолет, юркнул птичкой в снег. Нарушитель вскрикнул, с маху всадился в следующего человека. Цепочка разорвалась. Сердцеедов успел передернуть затвор винтовки и выстрелить еще раз.

Второй нарушитель распластался на подсохшем, отвердевшем к ночи снегу, молитвенно раскинув руки в стороны.

Беспорядочно забухали выстрелы. Схватка была недолгой, через несколько минут все стихло. Из-за двух черных, будто бы налитых дегтем облаков неожиданно выплыла большая бледная луна, осветила все вокруг мертвенными лучами.

Потери были у обеих сторон: у нарушителей – двое убитых, один раненый, у пограничников – один ранен. Еще одного нарушителя удалось взять живьем, остальные, отстреливаясь, оттянулись на середину Васуна, на нейтральную территорию – там, за линией, рассекающей речку по центру, располагалось пространство, в которое пограничникам уже не было хода.

Своего бедолагу, угодившего в плен, нарушители отбивать не стали, побоялись, что еще потеряют людей. Кацуба, оказавшийся неподалеку – у него был ночной выход, – поспешил на помощь к своим. Пришел вовремя – раненых надо было тащить на заставу, пленного конвоировать, и границу открытой нельзя было оставлять…

Старший наряда – молчаливый худощавый станичник, уссурийский казак Оприщенко поначалу растерялся – народа не хватало страшно, тут поневоле растеряешься, – но потом пришел в себя, да и Кацуба здорово выручил, если бы запоздал немного, было бы паршиво.

В конце концов в наряде остались сам Оприщенко, да командир отделения Сердцеедов, остальных увел на заставу Кацуба.

Черные ночные тучи сдвинулись вновь, закрыли луну, таинственное мерцание снега погасло, земля погрузилась в темноту.

Раненый белогвардеец, которого привели на заставу, бледный от потери крови, после перевязки рассказал, что группа их должна была просочиться в глубину советской территории, к железной дороге, там осмотреться и в удобном месте поставить пару зарядов. Если удастся – пустить под откос пассажирский поезд, если не удастся – сковырнуть с рельсов товарняк, это тоже будет неплохо.

Но гораздо важнее опрокинутых поездов будет шум, который поднимется вокруг крушений – все, мол, у красных идет наперекосяк, ничего у них не получается… Пора эту власть, как и поезда, сковыривать и отправлять на обочину дороги.

Операции эти были спланированы в Харбине, в штабе некого Радзиевского