На завтрак были лепешки со сладким маслом. Либ подумала о святом Петре, стоящем у врат в ожидании лепешки с маслом. Она почувствовала вкус золы. Ныне и в час смерти нашей. Аминь. Либ замутило, и, положив лепешку на тарелку, она поставила поднос у двери.

– Все растягивается, миссис Либ, – пробормотала Анна.

– Растягивается?

– Комната. То, что снаружи, умещается в том, что внутри.

Не так ли начинается бред?

– Тебе холодно? – спросила Либ, садясь рядом с кроватью.

Анна покачала головой.

– Жарко? – спросила Либ.

– Ни то ни другое. Не важно.

Эти безжизненные глаза напомнили Либ о подрисованном взгляде Пэта О’Доннелла на дагеротипе. Время от времени глаза Анны подергивались. Возможно, проблемы со зрением.

– Ты видишь то, что прямо перед тобой?

– По большей части, – немного замявшись, ответила девочка.

– Хочешь сказать, бо́льшую часть из того, что там есть?

– Все вижу, – поправила ее Анна, – бо́льшую часть времени.

– Но иногда не видишь?

– Все становится черным. Но я вижу кое-что другое, – сказала девочка.

– Что именно?

– Прекрасное…

Вот к чему приводит голодание, хотелось прокричать Либ. Но разве можно криком заставить ребенка передумать? Нет, ей следует призвать на помощь все свое красноречие.

– Еще загадку, миссис Либ, – попросила девочка.

Либ была поражена. Выходит, даже умирающему нужны небольшие развлечения, чтобы время шло быстрее.

– Сейчас, дай подумать… Да, пожалуй, есть еще одна. Что… какая вещь, чем меньше она, тем страшнее?

– Страшнее? – переспросила Анна. – Мышь?

– Но крыса пугает людей так же, если не сильнее, хотя она в несколько раз больше, – заметила Либ.

– Ладно. – Девочка прерывисто вздохнула. – Что-то, что пугает больше, если оно маленькое.

– Скорее, тоньше, – поправила себя Либ. – У́же.

– Стрела? – пробормотала Анна. – Нож? – Еще один прерывистый вздох. – Пожалуйста, подскажите.

– Представь, что ты идешь по нему.

– Он мне сделает больно?

– Только если оступишься.

– Мост! – воскликнула Анна.

Либ кивнула. Почему-то ей вспомнился поцелуй Берна. Ничто не отберет у нее его – этот поцелуй останется с ней до конца жизни. Он придал Либ отваги.

– Анна, – сказала она, – ты сделала очень много. – (Девочка заморгала.) – Долго постилась, много молилась. Не сомневаюсь, Пэт уже счастлив на небесах.

– А я не уверена, – шепотом ответила Анна.

Либ попробовала изменить тактику:

– Все твои способности – ум, доброта, сила духа – нужны на земле. Бог хочет, чтобы ты следовала Его делу здесь. – (Анна покачала головой.) – Сейчас я говорю как твой друг. – У Либ задрожал голос. – Ты стала мне очень дорога, самая дорогая девочка на свете.

Легкая улыбка.

– Ты разбиваешь мне сердце.

– Мне жаль, миссис Либ.

– Тогда поешь! Пожалуйста. Ну хотя бы глоток. Ложечку. Умоляю тебя.

У Анны был серьезный непроницаемый взгляд.

– Прошу тебя! Ради меня. Ради всех, кто…

Китти позвала от двери:

– Это мистер Таддеус.

Либ вскочила на ноги.

Заметно было, что священнику жарко и неуютно в черном облачении. Неужели Либ удалось разбудить его совесть на вчерашнем собрании? Здороваясь с Анной, он, по обыкновению, приподнял уголки губ, но глаза его оставались печальными.

Либ поборола в себе неприязнь к этому человеку. В конце концов, если кто-то и мог убедить Анну в ошибочности ее верования, то, по логике, это был ее духовник.

– Анна, хочешь поговорить с мистером Таддеусом наедине?

Еле заметное покачивание головой.

За его спиной маячили О’Доннеллы.

Священник понял намек Либ:

– Хочешь исповедаться, дитя?

– Не сейчас.

Розалин О’Доннелл сжала узловатые пальцы:

– Ну скажите, какие грехи мог совершить этот лежащий перед вами херувим?

«Ты боишься, что она расскажет ему про „манну“, – сказала себе Либ. – Чудовище!»

– Тогда споем гимн? – предложил мистер Таддеус.

– Хорошая мысль, – потирая подбородок, проговорил Малахия О’Доннелл.

– Чудесно! – выдохнула Анна.

Либ предложила стакан воды, но девочка покачала головой.

Китти тоже робко подошла. Шесть человек заполнили комнатушку до отказа.

Розалин О’Доннелл начала стих:

«Почему Ирландия – земля изгнания?» – недоумевала Либ.

Остальные подхватили – муж, горничная, священник, даже Анна из постели:

В душе Либ закипало возмущение. «Нет, это твоему ребенку нужна сейчас твоя помощь», – мысленно обратилась она к Розалин О’Доннелл.

Следующий стих удивительно приятным альтом пропела Китти, и складки на ее лице разгладились.

Теперь Либ поняла: вся земля – это страна изгнания. Любой интерес, любая радость, которые предлагает жизнь, с презрением расценивались как силки для души, нацеленной на небеса.

Но силки есть и здесь. Хижина, стены которой скреплены навозом и кровью, шерстью и молоком, – ловушка, удерживающая и калечащая маленькую девочку.

– Благословляю тебя, дитя мое, – обратился мистер Таддеус к Анне. – Загляну к тебе завтра.

И это все, что он мог сделать? Гимн, благословение – и он ушел восвояси?

О’Доннеллы и Китти гуськом вышли вслед за пастором.

Никаких признаков Берна в пабе. Никакого ответа, когда Либ постучала в дверь. Может быть, он сожалеет о поцелуе?

Весь вечер она лежала на кровати с сухими глазами. О сне можно было даже не мечтать.