– Кто?

Анна указала на потолок.

– Нет, – ответила Либ, – я сама догадалась.

– Когда мы догадываемся, – сказала девочка, – значит, нам подсказывает Бог.

– Ты пытаешься помочь своему брату попасть на небеса.

Анна с детской уверенностью кивнула:

– Если я скажу эту молитву во время поста тридцать три раза каждый день…

– Анна! – воскликнула Либ. – Говорить молитву во время поста… я уверена, это значит пропустить только один прием пищи в пятницу, и это спасет три души или тридцать три, если это Страстная пятница. – Зачем она повторяет эти абсурдные цифры, словно они из какого-то гроссбуха? – В книге ничего не сказано о том, что нужно совсем перестать есть.

– Души нуждаются в полном очищении. – Глаза Анны заблестели. – Правда, для Бога нет ничего невозможного, поэтому я не сдамся, а только буду продолжать молиться и умолять Его взять Пэта на небеса.

– Но твое голодание…

– Это для того, чтобы все получилось.

– Никогда не слышала о столь нелепой и ужасной сделке, – сказала Либ.

– Наш Отец Небесный не заключает сделок, – с осуждением произнесла Анна. – Он ничего мне не обещал. Но может быть, Он проявит милосердие к Пэту. И даже ко мне, – добавила она. – Тогда мы с Пэтом снова будем вместе. Сестра и брат.

В этом рассуждении была странная убедительность, какая-то иллюзорная логика, не лишенная смысла для девочки одиннадцати лет.

– Жизнь важнее всего, – уговаривала ее Либ. – Пэт подождет.

– Он ждет уже девять месяцев, горя в геенне. – Анна всхлипнула, но бледные щеки оставались сухими.

Неужели у ребенка не осталось даже жидкости для слез?

– Подумай, как будут горевать по тебе папа и мама, – все, что она смогла сказать.

Неужели Розалин О’Доннелл не представляла себе, куда может привести это ужасное притворство?

Лицо Анны дернулось.

– Они знают, что нам с Пэтом будет хорошо наверху. – Она поправила себя: – Если это в Божьей воле.

– В сырой земле ты будешь – вот где! – Либ стукнула каблуком по утрамбованному земляному полу.

– Это всего лишь тело, – ответила девочка с ноткой презрения. – А душа… – Она дернула плечами.

– Что? Что с ней происходит?

– Тело спадает, как старое пальто, а душа остается.

Либ пришло в голову, что она единственный человек, который точно знает, что этот ребенок хочет умереть. Это давило на нее свинцовой тяжестью.

– Твое тело – всякое тело – это чудо. Чудо созидания. – Либ пыталась подыскать нужные слова, хотя этот язык был для нее чужим. Нет смысла разговаривать об удовольствии и счастье с этой маленькой фанатичкой – только о долге. Как это сказал тогда Берн? В тот день, когда ты впервые открыла глаза, Анна, Бог попросил только об одном – чтобы ты жила.

Анна взглянула на Либ.

– Я видела мертворожденных младенцев. Других, страдающих неделями и месяцами, пока хватало сил бороться, – продолжила Либ срывающимся голосом, – и никто не знает почему.

– Его промысел, – прошептала Анна.

– Хорошо, но пусть Он сделает так, чтобы ты выжила. – Либ вспомнила широкую общую могилу жертв голода на кладбище. – Сотни тысяч – может быть, миллионы твоих соотечественников умерли от голода, когда ты была совсем крошкой. Это значит, твоя священная обязанность – выжить. Дышать, принимать пищу, как все мы, выполнять каждодневную работу выживания. – В ответ она видела лишь еле заметное движение челюсти девочки, говорящей «нет», всегда «нет».

На Либ навалилась огромная усталость. Выпив полстакана воды, она села и уставилась в пространство.

В восемь часов вечера, когда Малахия О’Доннелл пришел пожелать дочери спокойной ночи, та крепко спала. Он неловко потоптался на месте.

Либ с великим усилием поднялась и остановила его, когда он направился к двери.

– Должна сказать вам, мистер О’Доннелл, – прошептала она, – вашей дочери недолго осталось.

В его глазах промелькнул ужас:

– Доктор сказал…

– Он ошибается. У нее учащенное сердцебиение, температура падает, а легкие наполняются жидкостью.

– Крошка моя!

Малахия О’Доннелл вперил взгляд в маленькое тело, едва обозначившееся под одеялом.

Либ так и подмывало выплеснуть на него всю историю с «манной». Но негоже было вставать между мужем и женой, да и рискованно, ибо как мог воспринять Малахия слова англичанки против Розалин? Если Китти была разгневана обвинением Либ, того же можно ждать и от Малахии. В конце концов, у Либ нет твердых доказательств. Она не сможет разбудить Анну и принудить ее повторить историю отцу. К тому же Либ сильно сомневалась, что от этого будет толк.

Нет, сейчас имеет значение не правда, а что будет с Анной. Малахия должен увидеть сам, ему надо рассказать лишь то, что способно пробудить в нем заботливого отца.

– Анна хочет умереть, – сказала Либ, – в надежде, что вызволит вашего сына из чистилища.

– Что?! – с ужасом спросил он.

– В качестве своего рода обмена, – пояснила Либ. Правильно ли она преподносит эту кошмарную историю? – Жертвы.

– Храни нас Господь… – пробормотал Малахия.

– Когда она проснется, скажи́те ей, что она заблуждается.

О’Доннелл закрыл лицо большой ладонью. Слов было не разобрать.

– Прошу прощения?

– Наверняка не стоит ей этого говорить.

– Не будьте смешным. Она ребенок, – возразила Либ. – Ваш ребенок.

– Она вдвое умнее меня, – сказал Малахия. – Не знаю, откуда она такая взялась.

– Что ж, если не будете быстро действовать, вы ее потеряете. Будьте с ней построже. Ведь вы ее отец.

– Всего лишь земной, – мрачно произнес Малахия. – Она послушает только Его, – добавил он, дернув головой.

В дверях появилась монахиня – девять часов.

– Добрый вечер, миссис Райт.

Оставив Либ в замешательстве, Малахия поспешно вышел. Ох уж эти люди!

Уже надев накидку, Либ вспомнила о злосчастном собрании.

– Сегодня я намерена обратиться к комитету, – напомнила она сестре Майкл.

Кивок. Монахиня не привела с собой никого на подмену, и Либ поняла, что она твердо решила не приходить на собрание.

– Пар от кастрюли с горячей водой может облегчить Анне дыхание, – выходя, сказала Либ.

Она ждала у себя в комнате, чувствуя, как сводит живот. Не просто нервозность при мысли о том, как без приглашения явится на собрание своих нанимателей, но и страшная неуверенность. Если Либ убедит комитет в том, что цель надзора достигнута, – расскажет им все про трюк с «манной», тогда они, поблагодарив, сразу отпустят ее. В этом случае она вряд ли сможет попрощаться с Анной перед отъездом в Англию. Вспомнив свой госпиталь, Либ почему-то была не в состоянии вообразить, что вернется к прежней жизни.