Запас стрел кончился, однако Эцио мысленно поблагодарил Леонардо. Арбалет доказал свою полезность и мог очень пригодиться в схожих обстоятельствах. Стараясь действовать бесшумно, ассасин оттащил тела убитых подальше, надеясь, что их никто не заметит. Стрелы он аккуратно выдернул из тел жертв и вернул на место, памятуя совет художника. Затем, убрав арбалет, вернулся к своим «французам» и Бартоломео.

– Всех убрал? – спросил верзила.

– Всех.

– Следующим станет Валуа, – поклялся Бартоломео. – Он у меня будет визжать, как свинья недорезанная.

Небо светлело. Вдалеке, над восточными холмами, уже раскинулось красно-оранжевое покрывало зари. Трава была влажной от росы.

– Нам пора, – заторопил всех Бартоломео.

– Сейчас пойдем, – ответил Эцио, защелкивая на нем кандалы. – Ты не волнуйся, они на пружинах. Сожми кулак покрепче, и они спадут. Но заклинаю тебя: жди моего сигнала. «Караульный», что слева, будет держаться рядом с тобой. У него под плащом спрятана твоя Бьянка. Тебе достаточно протянуть руку и… – В голосе ассасина зазвучали предостерегающие нотки. – Но только после моего сигнала. Иначе все испортишь.

– Так точно, господин ряженый лейтенант, – улыбнулся Бартоломео.

Эцио шел первым. За ним на расстоянии двух шагов шел Бартоломео, сопровождаемый четырьмя «караульными». Ассасин смело двигался к главным воротам. Восходящее солнце блестело на кольчугах и нагрудниках мнимых французов.

– Halte-là![117]– скомандовал сержант у ворот.

За спиной сержанта виднелась дюжина вооруженных до зубов караульных. Разглядев французские мундиры, он потребовал:

– Déclarez-vous![118]

– Je suis le lieutenant Guillemot, et j’emmène le général d’Alviano ici present à Son Exellence le Duc Général Monsieur de Valois. Le général d’Alviano s’est rendu seul et sans armes, selon les exigencies de Monsieur le Duc[119], – бойко отрапортовал Эцио, заставив Бартоломео удивленно вскинуть брови.

– Что ж, лейтенант Гийемо, нашего генерала обрадует новость, что у генерала д’Альвиано наконец-то прочистились мозги, – сказал подоспевший капитан французского караула. – У вас немного странный выговор. Никак не пойму, откуда вы родом.

– Из Монреаля[120], – не моргнув глазом ответил Эцио.

– Открыть ворота! – приказал капитан сержанту.

– Открыть ворота! – рявкнул караульным сержант.

Не прошло и минуты, как ассасин уже вел своих людей в самое сердце французского лагеря. Они немного перестроились, и теперь Эцио и Бартоломео шли почти рядом.

– Я прикончу их всех, – бормотал верзила. – А их почки изжарю себе на завтрак. Кстати, не знал, что ты говоришь по-французски.

– Научился во Флоренции, – небрежно ответил Эцио. – Была у меня пара француженок…

Он молча радовался, что капитан принял его акцент за местный выговор и не заподозрил подвоха.

– Жулик ты! – усмехнулся Бартоломео. – Недаром говорят, это лучшее место, где можно учить иностранные языки.

– Ты про Флоренцию?

– Дурень! Я про постель!

– Заткнись.

– Ты уверен, что кандалы ненастоящие?

– Пока рано, Барто. Имей терпение. И закрой рот!

– Я и так терплю из последних сил… О чем болтают эти лягушатники?

– Потом расскажу.

Эцио убедился: знание французского у Бартоломео исчерпывалось несколькими фразами, почти целиком состоящими из ругательств. Это даже хорошо, что он сейчас не понимал слов, бросаемых французскими солдатами.

– Chien d’Italien[121].

– Prosterne-toi devant tes supérieurs[122].

– Regarde-le, comme il a honte de ce qu’il est devenu![123]

Вскоре смешки и оскорбительные фразы остались позади. «Пленный» и «сопровождающие» остановились у подножия широкой лестницы, что вела в жилище генерала. Валуа стоял наверху, в окружении старших офицеров. Рядом с ним стояла пленная Пантасилея. Ее руки были связаны за спиной. На ноги ей надели кандалы, позволявшие передвигаться мелкими шажками. При виде жены Бартоломео не удержался и сердито зарычал. Эцио пнул его ногой.

Валуа махнул рукой:

– Не надо излишней жестокости, лейтенант. Однако должен поблагодарить вас за проявленное рвение.

Октавиан повернулся к Бартоломео:

– Мой дорогой генерал, кажется, вы наконец-то поняли ваше истинное положение.

– Довольно болтовни! – заорал Бартоломео. – Освободи мою жену и сними с меня кандалы.

– Спокойнее, дорогой д’Альвиано, – сказал Валуа. – Столько требований я слышу от человека, чье имя никому ничего не говорит.

Эцио уже собирался подать сигнал, когда Бартоломео запальчиво крикнул:

– Мое имя говорит само за себя. А вот твое – явная подделка!

Генеральская свита замерла. Французские солдаты, слышавшие слова Бартоломео, – тоже.

– Да как ты смеешь! – забыв про французскую учтивость, закричал взбешенный Валуа.

– Думаешь, командование армией принесет тебе положение и сделает благородным? Настоящее благородство духа свойственно тем, кто честно сражается, находясь рядом со своими солдатами. А когда ты вместо честного сражения похищаешь женщину и ставишь условия – это называется другим словом. Сказать каким?

– Дикарями были, дикарями и остаетесь. Ничему вас жизнь не учит, – прошипел генерал.

Он выхватил пистолет, взвел курок и приставил дуло к голове Пантасилеи.

Эцио понимал: надо действовать быстро. Он тоже выхватил пистолет и выстрелил в воздух. Бартоломео, изнывавший в ожидании сигнала, крепко сжал кулаки и сбросил кандалы.

Началось столпотворение. Переодетые кондотьеры под командованием Эцио бросились на ошеломленных французских солдат. Бартоломео выхватил у «караульного» свою верную Бьянку и бросился к лестнице. Однако Валуа оказался проворнее. Вцепившись в Пантасилею, он потащил ее внутрь и захлопнул дверь.