– Bonjour, Général d’Alviano[105], – с приторной вежливостью произнес француз, глядя на Бартоломео. – Étes-vous prét à vous render?[106]

– Слушай, ты, захудалый лягушатник! Отчего бы тебе не подъехать чуток ближе?

– Ай-ай-ай, mon Général. Вам бы не помешало научиться французскому языку. Это помогло бы вам скрывать ваши варварские манеры, mais franchement, je m’en doute[107].

Он усмехнулся и поглядел на своих офицеров. Те одобрительно захихикали.

– Может, ты меня и поучишь? – крикнул Бартоломео. – А я бы научил тебя сражаться, поскольку ты и твои люди не очень-то это умеют. Во всяком случае, сражаться честно и открыто, как надлежит благородным людям.

Валуа сдержанно улыбнулся:

– Вот что, cher ami[108]. Наша маленькая беседа меня позабавила, однако я вынужден повторить свое предложение: к завтрашнему восходу я желал бы видеть вашу безоговорочную капитуляцию.

– Ну так приходи за нею. Моя госпожа Бьянка тебе на ушко пошепчет.

– Как славно. Но боюсь, другая госпожа станет возражать.

Валуа кивнул пехотинцам, и те сорвали мешок с головы пленного. Точнее, пленной. Это была Пантасилея!

– Il mio marito vi ammazerà tutti[109], – сердито произнесла она, выплевывая изо рта куски мешковины и пыль.

Бартоломео не сразу оправился от потрясения. Эцио схватил его за руку. Кондотьеры, видевшие это, ошеломленно переглядывались.

– Да я убью тебя, fotutto francese![110]– завопил верзила.

– Дорогой мой, успокойтесь, – презрительно усмехнулся Валуа. – Хотя бы ради вашей жены. И будьте уверены: ни один француз не причинит вреда женщине… без надобности. – Тон генерала стал серьезнее. – Но даже такой болван, как вы, может себе представить, что последует, если вы не согласитесь на мои условия.

Октавиан развернул лошадь, готовясь уехать:

– Жду вас на рассвете у себя в штабе. Без оружия. А в оставшееся время советую подзаняться французским. Вскоре на нем будет говорить вся Италия.

Он подал знак. Словно мешок, пехотинцы закинули Пантасилею на одну из офицерских лошадей. Вся процессия тронулась в обратный путь. Пехотинцы двинулись следом.

– Я до тебя доберусь, pezzo di merda figlio di puttana![111]– беспомощно крикнул им вслед Бартоломео и бросился к лестнице.

– Ты куда собрался? – спросил Эцио.

– Вызволять Пантасилею!

– Бартоломео, постой!

Но верзила уже сбежал вниз и бросился к конюшне. Когда Эцио его догнал, он уже был в седле и приказывал открыть ворота.

– Ты не можешь ехать туда один, – пытался урезонить его ассасин.

– Я не один, – возразил Бартоломео, похлопывая по своему верному мечу. – Если хочешь, поехали вместе. В таком случае поторопись.

Бартоломео пришпорил лошадь и вылетел через открытые ворота.

Эцио даже не видел, как он уехал. Он приказал командиру кавалерийского отряда созвать своих людей, и вскоре они уже мчались догонять начальника всех кондотьеров.

Генерал де Валуа устроил свой штаб в развалинах некогда укрепленных казарм преторианской гвардии – личной охраны древнеримских императоров. Они находились к северо-востоку от нынешнего Рима, существенно уменьшившегося в границах. А полторы тысячи лет назад, в эпоху расцвета, преторианская гвардия располагалась в пределах города, насчитывавшего миллион жителей. Тогда древний Рим был едва ли не самым крупным городом в мире.

Эцио и кавалеристы без труда догнали Бартоломео и теперь стояли на невысоком холме близ французского лагеря. Они попытались было атаковать лагерь французов, но их пули отскакивали от крепких стен, которые Валуа возвел поверх старых. Кондотьерам пришлось отойти, чтобы не попасть под ответный огонь. Бартоломео не оставалось ничего другого, как поливать врагов отборной бранью.

– Вы, трусы! Что, украли у человека жену и попрятались за стенами крепости? Знаете, кто так делает? Тот, у кого между ног ничего не висит. Вы слышите? Ничего! Vous n’avez même pas une couille entre vous tous![112]Ну что? Такой французский вас устраивает, ублюдки? Думаю, яиц ни у кого из вас вообще нет.

Французы выстрелили из пушки. Она била на достаточное расстояние, и ядро упало всего в паре метров от итальянцев.

– Барто, послушай меня, – сказал Эцио. – Успокойся. Мертвый ты Пантасилее не нужен. Необходимо перестроиться и штурмовать ворота. Помнишь, как мы атаковали венецианский Арсенал, когда боролись с Сильвио Барбариго?

– Твой замысел не сработает, – хмуро возразил Бартоломео. – Французов у ворот больше, чем на парижских улицах.

– Тогда мы влезем на парапеты.

– Туда не влезешь. А если бы даже ты и влез, тебе было бы не продержаться против их толпы.

Бартоломео задумался.

– Пантасилея бы точно нашла решение.

Он снова задумался, зримо погружаясь в отчаяние.

– Может, это… конец, – сумрачно заявил Бартоломео. – Мне придется подчиниться этим поганым лягушатникам: явиться на рассвете в их лагерь с подношениями и надеяться, что этот хлыщ пощадит ее жизнь. Подлый трус!

Эцио тоже было призадумался, но на последних словах верзилы радостно щелкнул пальцами:

– Perché non ci ho pensato prima?![113]

– Ты о чем? Я сказал что-то важное? – недоумевал Бартоломео.

У Эцио сияли глаза.

– Возвращаемся в твой лагерь.

– Зачем?

– Прикажи своим людям вернуться в лагерь. Там я тебе все объясню. Надо поторапливаться!

– Смотри, чтобы потом жалеть не пришлось, – сказал Бартоломео. – Возвращаемся в лагерь! – скомандовал он.

К моменту их возвращения уже стемнело. Лошадей поставили в конюшню, солдатам велели отдыхать. Эцио с Бартоломео прошли в хранилище карт и уселись совещаться.

Ассасин развернул подробную карту, на которой были обозначены развалины преторианских казарм и окрестностей, и ткнул пальцем во внутренний двор.