– Как только мы сюда проникнем, твои люди смогут быстро расправиться с караульными. Согласен?

– Да, но…

– Особенно если те будут застигнуты врасплох.

– Ma certo[114]. Неожиданность – она всегда…

– В таком случае нам понадобятся французские мундиры. Много. И их оружие. Надо торопиться. На рассвете мы туда явимся, но не со склоненными головами. Однако сейчас нельзя терять ни минуты.

До Бартоломео начало доходить, и на его изможденном лице впервые появилась надежда.

– Ах ты, старый мошенник! Эцио Аудиторе, ты всегда был мне по сердцу. Такой ход достоин моей Пантасилеи. Magnifico![115]

– Дай мне нескольких солдат. Мы прогуляемся к их башне, проникнем внутрь и возьмем то, что нам надо.

– Бери хоть всех. Они быстро разденут мертвых французишек.

– Отлично.

– Но, Эцио…

– Что еще?

– Постарайся убить их… как можно чище. Мундиры, забрызганные кровью, могут вызвать подозрение.

– Французы даже не почувствуют, что умирают. Можешь мне верить, – сказал Эцио.

Пока Бартоломео выбирал солдат, годящихся для такого дела, Эцио полез в седельную сумку и достал клинок, впрыскивающий яд.

Небольшой отряд выехал к башне, некогда принадлежавшей войскам Борджиа, а теперь захваченной французами. Копыта лошадям обмотали тряпками, чтобы не цокали. Остановившись неподалеку, Эцио велел солдатам ждать его сигнала, а сам полез на башню. Как и в прошлый раз, он лез с ловкостью кошки и уверенностью жителя далеких Альп. Клинок с ядом убивал малейшим прикосновением. Самоуверенные французы не позаботились о надежной охране башни. Как Эцио и обещал, несколько караульных умерли, не успев понять, что с ними случилось. Устранив их, он открыл главные ворота. Створки ворот громко заскрипели на петлях. У Эцио бешено заколотилось сердце. Он вслушался. Гарнизон спал. Солдаты Бартоломео бесшумно вошли в башню и почти без сопротивления истребили гарнизон. Раздевание мертвых французов заняло несколько больше времени, чем они рассчитывали, однако через час отряд вернулся назад. Миссия была успешно выполнена.

– На одном мундире все-таки есть кровь, – проворчал Бартоломео, перебирая трофеи.

– Это был единственный бодрствующий солдат, – пояснил Эцио. – Мне пришлось утихомирить его мечом.

Солдаты, выбранные для утренней атаки, переодевались во вражеские мундиры.

– Ты бы лучше захватил мне их дрянную кольчугу, – посетовал Бартоломео.

– Не нужна тебе никакая кольчуга, – возразил Эцио, надевая мундир французского лейтенанта.

– Как это не нужна?

– Да так! Вся штука в том, что ты… сдался нам. Мы – французский караул, который доставит тебя к его светлости генералу де Валуа.

– Да… – Бартоломео задумался. – Но что потом?

– Барто, ты меня слушал? Потом твои люди будут атаковать. По моему сигналу.

– Прекрасно! – Бартоломео даже просиял. – Шевелитесь! – прикрикнул он на тех, кто копался с чужими мундирами. – Рассвет уже совсем скоро, а нам далеко ехать.

Они скакали во весь опор, обгоняя уходящую ночь. Лошадей оставили неподалеку от французского штаба, выделив нескольких солдат для охраны. Прежде чем двинуться дальше, Эцио проверил маленький пистолет, сделанный Леонардо по чертежам из Кодекса. Художник внес усовершенствования в старинный чертеж, и теперь из пистолета можно было сделать несколько выстрелов подряд. Аудиторе прикрепил пистолет к наручу. Вскоре он, Бартоломео и несколько «французских» солдат пешком направлялись к Castra Praetoria[116].

– Октавиан думает, будто Чезаре позволит французам править Италией, – говорил по пути Бартоломео.

Они с Эцио шли рядом – ассасину предстояло сыграть роль старшего офицера, который лично сдаст Бартоломео командованию.

– Глупец, каких мало! – продолжал Бартоломео. – Он так помешался на своей капельке королевской крови, что не в состоянии разглядеть замысел сражения. На редкость глупый коротышка. А сколько важности! Но мы-то с тобой знаем: о чем бы там французишки ни мечтали, а Чезаре сам намерен править объединенной Италией.

– Если только мы не вмешаемся.

– Да, – согласился Бартоломео. – Знаешь, ты придумал великолепную уловку, хотя такие игры мне и не по душе. Я верю в честное сражение, где побеждает сильнейший.

– Пойми, Барто: у Чезаре и Валуа могут быть разные методы, однако все их приемы – грязные. Твое благородство они не оценят. Остается единственное – гасить огонь огнем.

– M-да! «Однажды наступят времена, когда люди перестанут обманывать друг друга. И тогда мы увидим, на что в действительности способно человечество…» Кстати, это не мои слова.

– Я их где-то уже слышал.

– Еще бы ты их не слышал! Их написал твой отец.

– Тсс!

Они подошли совсем близко к лагерю французов. Эцио уже видел фигуры караульных, обходящих лагерь по периметру.

– Что теперь делать будем? – вполголоса спросил Бартоломео.

– Я их убью. Караульных не так уж и много. Но сделать это надо бесшумно. Главное, чтобы они не подняли тревогу.

– В твоем клинке достаточно яда?

– Эти французы не спят. И расстояние между ними достаточное. Если я убью одного и меня заметят, я не успею помешать кому-то из них броситься внутрь и поднять тревогу.

– Тогда зачем вообще их убивать? Мы же во французских мундирах… кроме меня.

– Они начнут задавать вопросы. А если мы войдем, ведя тебя в цепях…

– В цепях? – поморщился Бартоломео.

– Тише! Если мы сумеем войти, Валуа настолько обрадуется, что ему и в голову не взбредет спрашивать, откуда мы явились. Во всяком случае, я на это надеюсь.

– У него же куриные мозги! Не беспокойся! Но как мы избавимся от караульных? Стрелять нельзя. Это все равно что затрубить в фанфары.

– Я буду стрелять вот из этой штучки, – сказал Эцио, доставая миниатюрный арбалет. – Заряжается быстро. У меня шесть стрел. Караульных – пятеро. Я сосчитал. Вот только света маловато, чтобы стрелять издали. Надо подойти чуть ближе. Ты пока останься здесь вместе во всеми.

Эцио неслышно двинулся вперед, подойдя к ближайшему караульному шагов на двадцать. Он завел пружину, вложил первую стрелу, вдавил короткий приклад себе в плечо и, быстро прицелившись французу в грудь, выстрелил. Послышался глухой щелчок, затем шипение. Караульный мгновенно рухнул на землю, словно марионетка, у которой обрезали ниточки. Эцио зашел в заросли орляка, подбираясь к следующему караульному. Гнусавое пение тетивы было едва слышным. Стрела ударила второго караульного в горло. Француз издал сдавленный булькающий звук, после чего у него подкосились ноги. Через пять минут с караульными было покончено. Эцио израсходовал все шесть стрел, поскольку в последнего француза был вынужден выстрелить дважды. На мгновение он даже растерялся, но потом быстро перезарядил арбалет и пустил оставшуюся стрелу. Караульный упал раньше, чем успел задуматься о странном негромком звуке, который только что слышал.